Читать книгу - "Панихида по создателю. Остановите печать! (сборник) - Майкл Иннес"

В семействе Гатри одного с Рэналдом поколения было четыре члена. Старший – Джон, на глазах которого двое его писаных красавцев сыновей утонули в пучине озера Кайли, прожил остаток дней бездетным, предаваясь беспредельной печали, пока наследство не перешло к Рэналду. От средних сыновей – второго по старшинству Йена и третьего Рэналда – пошла традиция для Гатри избегать церкви. Оба отправились жить среди австралийских дикарей. В Кинкейге их зачислили в безбожники и смутьяны, а потому мало кто удивился или пуще того – огорчился, когда прошел слух, что Йен встретил жуткую смерть, сваренный в котле варваров-людоедов. Дочь Элисон была ровно на двадцать лет моложе Рэналда, поздний ребенок для их отца и уже тоже престарелой матери. Она походила на всех Гатри. Темная личность со сдвигом в мозгах. Предметом ее одержимости стали пернатые. И она непостижимым образом притягивала к себе птиц: они вились над ее головой целыми днями, а ночью навещали во снах. Она объехала всю Шотландию, собирая сведения о них и наблюдая места расселения, написала о птицах целую книгу, а потом окончательно поселилась в горной хижине, грубой постройке из камня, и внутри, и снаружи побелевшей от птичьего помета. Как передавали в народе, по ее словам, она изучила язык пернатых. Одни помнили ее рассказы, что птицы говорят между собой только о райских кущах, другим запало в душу другое – дескать, их щебет всегда об адском пламени и преисподней. И вот некий Уот Линдсей, как раз папаша Нейла, оставшийся без дела, потому что с фермерским хозяйством справлялись его братья, и, кроме того, сам не чуждый любви к птичкам и умевший обходиться с ними, настолько забыл о старинной вражде, что согласился выполнить ее поручение. Он переплыл для нее Лох-эн-Эйлен и сфотографировал единственное гнездо орлика-рыбака, найденное на шотландских землях за многие годы. Элисон умерла в своей горной хибаре, не дожив до старости, а Нейл Линдсей затаил недобрые чувства к лорду: а все из-за того, что его покойный отец однажды услужил женщине из семейства Гатри.

Я мало что знал о Нейле Линдсее, пока ко мне не пришла Кристин, поскольку жил он в самой отдаленной лощине долины Мерви, где, по его мнению, когда-то стоял замок с башней, принадлежавший его знатным предкам. По слухам, ему пришлось преодолеть сопротивление отца, матери и братьев, чтобы учиться; причем учиться по книгам на английском языке, который дерьма не стоил для всех остальных Линдсеев, мелких фермеров, с трудом боровшихся за свое выживание, что с течением лет становилось для них все непосильнее. Лет сто или даже пятьдесят назад он мог бы найти себе домашнего учителя, который натаскал бы его, чтобы отправиться в Абердин и получить настоящее образование в тамошнем колледже. Но ныне то, что наш начальник станции величает «прогрессом образования», почти закрыло подобную возможность для простых парней вроде Нейла. Путь учения, словно терниями, усеяли на каждом шагу требованиями получения всевозможных аттестатов и свидетельств. А знания Нейла Линдсея были бессистемными, фрагментарными и порой ложными. Он прекрасно сознавал, что достоин лучшего и, обладая живым и пытливым умом, смог бы далеко пойти, если бы ему открылась дорога к образованию, которое получали отпрыски знатных семей. Но он был слишком горд и независим по натуре, чтобы, живя в нищете, карабкаться из класса в класс обычной средней школы. Люди такой породы обычно пополняют ряды бунтарей, и ходила молва, что Нейл связался с тайной группой, называвшей себя националистами, члены которой готовы были бороться, чтобы Шотландия снова стала свободной и суверенной страной. Вот только Уилл Сондерс считал, что эти самые националисты готовились отдать Шотландию на откуп обосновавшимся на Клайде ирландцам. Уилл поддерживал лишь идею справедливого распределения доходов от колоний, а в остальном полагал английское влияние на Шотландию положительным. Особенно в том, что касалось вероисповедания. На этом, однако, конец моему отступлению от главной линии повествования, и пора приступить к рассказу Кристин, как она впервые повстречалась с Нейлом.

На День святого Иоанна девушка в полном одиночестве отправилась на прогулку, перебралась через перевал и попала в самую отдаленную часть долины Мерви. Утро стояло прекрасное. Легкие пушистые облачка проплывали над ее головой. Слева за деревьями притаилось озеро, где гнездились бекасы, а дикие гуси прилетали со стороны моря. Самый длинный день ждал ее впереди, день, когда ночь едва ли вообще наступала, и она решила отправиться туда, где никогда не бывала: к вечно заснеженной вершине Бен-Кайли, возвышавшейся прямо перед ней. И она прошла еще дальше по долине мимо фермы Линдсеев, о которых ничего не слышала, лесом, где прошлогодние листья платанов вплетались в игольчатый ковер от лиственниц, пружинивший под ногами. Когда она миновала сосновый бор и взобралась по каменистой осыпи, перед ней открылся один из скалистых склонов Бен-Кайли. Слева виднелась серебристая полоса озера, а дальше из-за череды пологих холмов поднимался голубой торфяной дымок из труб Кинкейга. До нее доносился то плеск ручьев, образованных таянием снегов на Бен-Кайли, то мягкое и дрожащее блеяние овец с расположенного внизу пастбища, то звон колокольчиков. Постоянно кричали чибисы, голоса которых когда-то напоминали Кристин ее собственный плач. Трудным и одиноким получался у нее подъем все выше, через заросли вереска, по голым камням к тому месту, где с одной стороны приближалась отвесная стена горы, а с другой открывался обширный вид на поля кукурузы, зеленеющие позади Дануна и протянувшиеся до самого моря, невидимого даже отсюда.

Вот так Кристин взбиралась все выше по склону Бен-Кайли, не подозревая, что каждый шаг приближает ее к встрече с Судьбой. Зачем нелегкая потащила ее наверх, она сама не знала, и только после того, как с наступлением сумерек вернулась домой, задалась вопросом, что могло случиться, если бы она подвернула ногу, или произошел какой-то другой несчастный случай. Ведь никто не подозревал, что она отправилась на Бен-Кайли, и прошло бы немало времени, прежде чем догадались бы поискать ее там, на большой высоте. Но страшно ей не было ни минуты. Прежде она уже совершала восхождения на гору, вот только на самой вершине не бывала ни разу. И Кристин не видела никакой опасности для человека, столь опытного, каким считала себя. Именно эта мысль пришла ей в голову, когда она пробиралась по узкому уступу, нависшему всего в семи или восьми футах над мягкой подстилкой из вереска. Именно об этом она думала, прежде чем увидела незнакомого мужчину.

Он стоял ниже и чуть в стороне от нее на краю обширного скалистого утеса – молодой человек в синей рубашке и старых серых брюках. Он мог оказаться простолюдином или джентльменом – этого она не знала. Главное, что он был необычайно хорош собой, застыв в глубокой задумчивости. При этом он даже немного напоминал статую, высеченную из такого же гранита, как камень, на который был в тот момент устремлен его пристальный взгляд. Лишь секунду спустя мужчина поднял руку и с поразившей Кристин чувственностью погладил каменную поверхность, иссеченную и огрубевшую под воздействием ветров и дождей. Вероятно, так трогали камень только пикты^[17], для которых горы были единственно знакомой средой обитания.

За годы своего одинокого взросления Кристин встречала лишь нескольких мужчин, и если чуть выше я приравнял ее к Миранде, то Нейлу Линдсею в таком случае уместно будет отвести роль Фердинанда^[18]. В течение бесконечно долгой минуты она смотрела на него во все глаза, а потом попробовала ускользнуть незамеченной. Но судьба порой играет с нами самым прихотливым образом, а потому нога опытной скалолазки, которой Кристин только что мысленно назвала себя, неожиданно зацепилась за препятствие, и девушка повалились в вереск с высоты тех самых шести футов, причем упала чуть ли не на голову незнакомца.