Читать книгу - "Томка. Тополиная, 13 - Роман Грачёв"

За 14 дней до Большого Бума

– Константин, будь добр, вернись на грешную землю. – М-м?

– Я говорю, вернись ко мне! Ау! Ты нам нужен.

– А… да, хорошо. Я тебя слушаю, Наташ.

– Спасибо. Так, на чем мы остановились?

– На том, что они подонки.

– Кто – они?

– Все. Все, кто там. – Где?

– За окном.

– Все-все?

– Почти. Не согласна?

– Конечно, нет. Это слишком, Костя. Ты явно сгущаешь краски.

– Считаешь? Тогда скажи, почему люди равнодушно проходят мимо лежащего на асфальте человека? Почему суд дает жалкие десять лет ублюдкам, которые забили до смерти прохожего только за то, что он сделал им замечание? Почему из всех, кто ехал тогда со мной в автобусе, никто не решился вмешаться, включая водителя?

– Вступилась же одна женщина.

– И предпочла не продолжать, когда увидела, что ей тоже может достаться. Понимаешь, о чем я говорю? Мы одиноки. Мы никому не нужны. И нам никто не нужен. Попытайся меня переубедить.

– У тебя есть мать. Ты нужен ей, а она нужна тебе. Не согласен? Ты взрослый и крепкий мужчина, у тебя появится семья. Не век же ты будешь один куковать.

– Это всего лишь биология, Наташ. Это на уровне инстинктов. Кошка вылизывает своих котят, и что? – Что?

– А ничего. Она, кстати, потом о них тоже забывает. Кошки вообще очень быстро все забывают. Счастливые создания.

– Ну, хорошо, допустим, мир населен подонками, которым нет никакого дела до чужого горя или чужого счастья. Примем это за истину…

– Это истина.

– Я сказала – хорошо, допустим. И что из этого следует?

– В смысле?

– В том смысле, что одной констатации факта мало. Твои многочасовые медитации привели тебя к каким-нибудь более глубоким выводам, или это все, к чему ты пришел за три дня?

– Нет.

– Любопытно было бы услышать.

– Тебе интересно?

– Разумеется. Иначе зачем же мы встречаемся.

– Уверена?

– Костя!

– Хорошо. Сама напросилась…

… На этом месте Наталья Николаевна остановила запись и убрала диктофон, похожий на толстую авторучку, в карман жакета. Затем как бы между прочим вернулась к чаю с печеньем.

– Мы не будем слушать дальше? – спросила Елена Самохвалова. – Нет.

– Почему?

– Потому что я и так достаточно далеко зашла. Ты слышала о таком понятии, как врачебная этика? Самохвалова нахмурилась.

– А я все-таки врач, не забывай об этом. В случае с Константином я работаю исключительно в его интересах, и то, что я передаю тебе часть наших разговоров, не делает мне чести. Понимаешь?

Самохвалова со вздохом кивнула.

– Поэтому не жди от меня большего. Это был последний фрагмент, который я дала тебе послушать, договорились?

Елена Александровна опустила голову и прикрыла рукой глаза.

– Не переживай так, Лена, все наладится.

– Когда?! Ему скоро пятый десяток пойдет!

– В свое время. Интеллекта у него хватит, не побоюсь этого слова, на пару Эйнштейнов. Он справится, я в этом уверена.

Наталья Николаевна пыталась смягчить тон, чтобы успокоить клиентку, но у нее ничего не вышло. Напротив, Самохвалова еще больше расстроилась и начала нервничать.

– Его интеллект меня как раз и пугает! Думаешь, его в первый раз так избивают? Психолог молча смотрела в свою чашку.

– Его бьют постоянно, с первого класса школы!

Наталья Николаевна продолжала молчать. Конечно, она знала, что Костю бьют. Она знала о нем почти все, и те дозы информации, что она позволяла себе донести до материнского уха, были даже не надводной частью айсберга, а самой макушкой надводной части. Знай мать всю правду о своем «любимом мальчике», ее пришлось бы лечить.

– Его били за все! За то, что не так одевается, не так ходит и по-другому смотрит. За то, что другую музыку слушал и не скакал как полоумный на этих дискотеках. За книжки, которые он читал, и за мысли, которые высказывал. Он всю жизнь пытается демонстрировать, что он не такой, как все, он никогда не прятался, не пытался слиться с массой и подстроиться под нее – и его за это били постоянно, понимаешь?! У парня сложилось мнение, что всех, кто не похож на других, подвергают таким издевательствам, и он до сих пор не может из этого вырваться. Он не видел другого!

Тут Наталья Николаевна пошла в атаку:

– А вот это частично твоя заслуга. Оставила парня один на один со всем миром. В какой-то момент он понял, что не может рассчитывать даже на твою поддержку. И это его сломало. Ему до сих пор четырнадцать!

Заплакать у Самохваловой пока не получалось, нужно было вести конструктивный диалог.

– Тут ты права. Мишка, покойничек, его отец, умел с ним разговаривать, а я так и не научилась. Он ведь в десятилетнем возрасте отца потерял. Самый сложный возраст пришелся на одиночество, а я ничего не могла сделать.

– Прошлого не вернешь. Нужно работать с тем, что есть. Наталья Николаевна отодвинула чашку, поднялась из-за стола.

– Спасибо за чай, я пойду, пожалуй. Самохвалова тоже засуетилась:

– Я хотя бы могу звонить, как раньше, в случае чего?

– В любое время.

Они прошли в прихожую. Самохвалова хотела еще о чем-то спросить, но Наталья Николаевна не дала ей шанса.

– Погода-то какая стоит! – сказала она с улыбкой. – Даже не верится, что зима скоро.

– Да, действительно, – вздохнула Елена Александровна. На том и распрощались…

Наталья Николаевна не рассказала встревоженной матери главного, а именно – этот седеющий мальчик с козлиной бородкой и отрешенным взглядом давно ее пугал. Точнее, взгляд его не всегда был таким – раньше он смотрел на мир более-менее осмысленно, и речи не вызывали особого беспокойства, но в последние несколько недель ситуация стремительно ухудшалась.

Сначала Константин был просто обижен на весь белый свет, как обычно обижаются закомплексованные подростки, которых игнорируют сверстники, и в этой обиде не было ничего достойного диссертации. Затем он стал проявлять агрессивность, причем агрессия была адресной, не против абстрактных «их» – тех, что мешают жить, – а против всех, кто «живет не так». Проще говоря, из потерпевшего Константин превратился в судью, и судью бескомпромиссного, а порой и жестокого.