Читать книгу - "Неугомонный - Хеннинг Манкелль"

Валландер молча кивнул и поехал прочь. Той ночью он долго лежал без сна. Когда последний раз глянул на часы, было уже начало шестого. А наутро пропал Хокан фон Энке. И Валландер так и не заявил о совершенном на него нападении. Никому не сказал ни слова, даже Линде.

Когда и через двое суток Хокан фон Энке не вернулся, Валландер начал осознавать, что произошло что-то серьезное. Он до сих пор сидел на больничном и, когда будущий зять позвонил и попросил его приехать в Стокгольм, не задумываясь решил съездить. Как он понял, о помощи вообще-то просила Луиза. Но предупредил Ханса, что в работу полиции вмешиваться не станет. Этим делом занимаются стокгольмские коллеги. Полицейские, которые вмешивались в чужие дела и влезали на чужую территорию, никогда симпатии не вызывали.

Вечером накануне отъезда в Стокгольм — а вечера ранней весной стоят светлые — он навестил Линду. Ханса, по обыкновению, дома не было, он вечно перерабатывал со своими «финансовыми спекуляциями», как Валландер называл их про себя. Кстати, из-за этого Валландер в первый и пока что последний раз повздорил с будущим зятем. Ханс бурно запротестовал: дескать, он и его коллеги такими примитивными вещами не занимаются. Когда же Валландер спросил, в чем конкретно заключается его работа, он не сумел в ответ назвать ничего иного, кроме тех же спекуляций валютами и ценными бумагами, дериватами и хедж-фондами (тут Валландер с готовностью признал, что в этом не разбирается). Вмешалась Линда, сказала, что ее отец не силен в нынешних загадочных и оттого пугающих финансовых инструментах. Раньше Валландера наверняка бы возмутили ее слова, но теперь он заметил тепло в ее голосе и развел руками в знак добровольной капитуляции.

Сейчас он, стало быть, сидел у них дома. Девчушка, по-прежнему безымянная, спала на ковре у ног Линды. Валландер смотрел на нее и вдруг, пожалуй впервые, осознал, что собственная его дочка никогда уже не будет сидеть у него на коленях. Когда у детей появляются собственные дети, что-то всегда безвозвратно уходит в прошлое.

— Как ты думаешь, что случилось с Хоканом? — спросил Валландер. — Твое мнение как полицейской и подруги Ханса.

Линда ответила быстро, явно готовая к такому вопросу:

— Я уверена: что-то случилось. Боюсь даже, его нет в живых. Хокан не из тех, кто вот так просто исчезает. Он никогда бы не покончил с собой, не оставив записки с объяснением причин. Да и вообще нипочем бы не покончил с собой, но это уже другой вопрос. Если б совершил что-то наказуемое, то не скрылся бы, а принял наказание. Короче говоря, я не думаю, что он исчез добровольно.

— Можно поподробнее?

— А надо? Ты же понимаешь, что я имею в виду!

— Да, но хочу услышать в твоей формулировке.

Валландер опять заметил, что она тщательно подготовилась. И не просто говорила как родственница о родственнике, но как проницательный молодой полицейский излагала свою точку зрения.

— Когда заходит речь о недобровольности, существует два варианта. Первый: несчастный случай — например, человек провалился под лед или попал под машину. Второй: умышленное насилие — похищение или убийство. Несчастный случай, пожалуй, уже можно исключить. В больницах его нет. Этот путь, стало быть, закрыт. Остается только вторая возможность.

Валландер жестом прервал ее.

— Давай сделаем одно допущение, — сказал он. — Предположим, случилось то, что, как мы с тобой знаем, происходит значительно чаще, нежели все думают. Особенно с пожилыми мужчинами.

— Что у него была другая женщина и он сбежал с ней?

— Примерно так.

Линда энергично мотнула головой:

— Я, разумеется, говорила с Хансом об этом. Он решительно отметает существование каких бы то ни было скелетов в шкафу. Хокан всю жизнь был верен Луизе.

Валландер быстро повернул вопрос иначе:

— А Луиза? Она ему не изменяла?

Этот вопрос Линда себе не задавала, сразу видно. Не научилась пока делать в дознании резкие виражи.

— По-моему, нет. Не тот тип.

— Плохой ответ. О человеке никогда нельзя говорить, что он «не тот тип». Это ведь недооценка.

— Тогда скажу так: я не думаю, что у нее были романы на стороне. Хотя, конечно, точно знать не могу. Спроси у нее!

— Ни в коем случае! В нынешних обстоятельствах это неуместный цинизм. — Валландер помедлил, сомневаясь, задавать ли следующий вопрос, возникший у него в голове. — Вы с Хансом наверняка разговаривали в эти дни. Не все же время он сидит за своими мониторами. Что он говорит? Его удивило исчезновение Хокана?

— Еще бы не удивило! А почему ты спрашиваешь?

— Не знаю. Но тогда в Стокгольме мне показалось, что Хокан чем-то встревожен.

— Отчего ты не рассказал об этом?

— Оттого что отбросил эту мысль. Решил, что померещилось.

— Обычно интуиция тебя не подводит.

— Спасибо. Хотя я все меньше в ней уверен, как и во многом другом.

Линда молчала. Валландер рассматривал ее лицо. Она пополнела после родов, щеки округлились. По глазам видно, что она устала. Ему вспомнилась Мона и ее вечная злость из-за того, что он якобы вообще не помогал, когда Линда просыпалась ночью и плакала. Интересно, а как она? — подумал он. С появлением ребенка все разом натягивается до предела. И иной раз рвется.

— Что-то говорит мне, что ты прав, — наконец сказала дочь. — Задним числом я вспоминаю ситуации, почти незаметные, когда он казался встревоженным. Иногда оглядывался назад.

— Буквально или фигурально?

— Буквально. Оборачивался. Раньше я об этом не задумывалась.

— Больше тебе ничего не вспоминается?

— Он тщательно проверял, заперты ли двери. И некоторые лампы всегда были включены.

— Почему?

— Не знаю. К примеру, настольная лампа в его кабинете и свет в холле, у входной двери.

Старый моряк, подумал Валландер, освещает ночью фарватеры. Уединенные маяки в секретном военном проливе, куда обычные суда не заходят.

Тут малышка проснулась, заплакала, и Валландер качал ее на руках, пока она не успокоилась.

В стокгольмском поезде он продолжал размышлять о зажженных лампах. Надо непременно проникнуть в этот секрет. Возможно, найдется вполне естественное объяснение. Ему необходимо приблизиться к Хокану фон Энке, хотя пока что он не знает, каким путем.

Но так или иначе он полагал, что исчезновение разъяснится вполне приемлемым образом, без особого драматизма.