Читать книгу - "«Крыша» для Насти - Фридрих Незнанский"

Наконец Татьяна Григорьевна подняла голову, смущенно посмотрела на гостя и сказала:

— Простите меня… пожалуйста. Я сама от себя не ожидала. Все время — одна, понимаете, Вячеслав Иванович? Одна… Дети взрослые, они так не переживают, они вообще восприняли его смерть как неизбежный факт… Долго не был, давно не виделись… Словно бы уехал в другой город, в другую страну… и пропал.

— Мне бы хотелось и с ними поговорить… если вы позволите, — негромко сказал Грязнов.

— Это ваше право, как я могу возражать? Но они будут только вечером. Юра — на работе, а Света — в институте. Вам придется долго ждать… Может, я сама могу вам как-то помочь?

Голос был тихий и жалобный. Таким тоном гостя не выпроваживают, а, наоборот, как бы сообщают, что ему сочувствуют и желают видеть.

Грязнов, правда, не удивился и как ни в чем не бывало поинтересовался:

— А вы его очень любили?

— Теперь уже не знаю, — помолчав, ответила она. — Раньше готова была убить. Даже планы мести строила. Но он не давал повода, понимаете? Он продолжал присылать с порученцем деньги. Большие деньги. В коротких записках передавал советы по тому или иному вопросу. Но не приезжал, не звонил. Словно исчез из жизни. Однако я все время как-то интуитивно, посторонне, чувствовала его присутствие где-то поблизости. И — чего греха таить? — ждала. Думала, опомнится. Я ведь могу его понять — куда мне против его молодой жены? Старая вешалка! — горько усмехнулась она.

— Вы неправы, — негромко прервал ее монолог Грязнов. — Не надо унижать себя. Возможно, в какой-то момент вы оба почувствовали, что просто надоели друг другу, и ваши отношения потеряли новизну. А отсюда и его выходки. Недаром же говорят: седина в голову — бес в ребро. Не нами придумано. Но вы ведь все время продолжали ждать его?

— Поначалу да. А потом и сама остыла. И ненависть за измену прошла. Осталась… как бы сказать поточнее? Неприязнь, пожалуй, да. Я подумала, что надо жить, потому что есть дети, которым я еще, кажется, нужна. И он им нужен. А если я ужесточу свои позиции в отношении его самого и новой его семьи, мои дети могут его окончательно потерять.

— Но ведь вы же, насколько мне известно, — опять извините, я пользуюсь, вероятно, не самыми надежными источниками, — вы же не согласились дать ему развод? Значит, на что-то надеялись?

— Бог с вами, Вячеслав Иванович! Кто вам сказал такую чушь?! Да я первая и предложила ему развод, как только узнала, что эта его… мадам, ну бывшая студентка его, бросив каких-то там своих обожателей, пустилась с ним во все тяжкие и у них будет ребенок. Это он сам отказался, мотивируя свой отказ тем, что хотел бы еще пожить так, в свободном браке, и проверить свои и ее чувства. Странно, потому что буквально во всех делах он казался мне мужчиной решительным и не терпевшим проволочек. А тут — такое… Ну я и промолчала.

— Странная постановка вопроса, правда? — спросил Грязнов.

— Знаете, Вячеслав Иванович, — немедленно возразила она, — я потом подумала и пришла к выводу, что, возможно, он по-своему прав. Скорее всего, он хотел проверить не свои чувства к ней, а ее — к себе. Насколько ее хватит ждать и терпеть, вот, видимо, в чем дело… Вам это может показаться странным, но я даже зауважала его за такую постановку вопроса. И поняла наконец, что это у него действительно очень серьезно. Не мальчишеская сумбурная страсть и не старческая похоть. Он, в общем-то, был всегда цельный мужик, если это вам что-то скажет о нем.

— Наверное, более умной и точной характеристики еще ни одна жена на свете не давала своему мужу…

— Вы таким тоном это произнесли… А сами, простите, женаты?

— Был. Очень давно. Детей нет. Сперва воспитывал племянника, сына сестры, а потом он перерос дядьку и стал всерьез воспитывать меня. Так и живем, я — там, а он — там. — Грязнов кивнул головой в разные стороны. — Но это не мешает мне ворчать на него, а ему покорно сносить мое ворчание.

— Но вы, надеюсь, не перестали из-за этого уважать женщин? — В ее вопросе почудилась Вячеславу Ивановичу определенная лукавость.

— Я?! — сказал он таким голосом, будто его глубоко оскорбили. — Да при виде красивой женщины!.. — со страстью воскликнул он, оборвав себя, что называется, на полуфразе и с укоризной покачал головой. — Да как вам такое могло прийти в голову!

— Это я уже заметила, — весело парировала она, но тут же снова стала серьезной. — Боюсь, что ждать вам придется долго, а на ваше согласие, Вячеслав Иванович, я как-то не могу рассчитывать, мне неудобно просить вас скрасить мое одиночество. Но, может быть, я могу предложить вам выпить хотя бы чашку чая? Или кофе, что вам больше нравится? Или рюмочку? А потом вы мне расскажете, что же на самом деле там произошло. Я ведь только слухами питаюсь, да и то лишь теми, которые приносят дети.

— С удовольствием, Татьяна Григорьевна.

— Мне не хотелось бы тащить все сюда, вы не обидитесь, если я приглашу вас на кухню? Там мне уютнее. Кстати, вы можете снять свой блестящий мундир, и вообще чувствуйте себя, как дома… Ой, простите мою случайную оговорку! — смутилась она.

«Ну оговорка-то, пожалуй, точно по Фрейду», — с удовольствием подумал Грязнов и без возражений снял и повесил свой мундир на спинку стула. И вопросительно уставился на хозяйку в ожидании указания, куда идти.

— Хотите, я вам нашу квартиру покажу? — В ее вопросе не прозвучало никакой двусмысленности.

— С удовольствием, — снова, но уже чуть хриплым голосом ответил Грязнов и стыдливо откашлялся.

— Пойдемте. — Она взяла его под локоть и потянула за собой.

Они осмотрели комнаты ее дочери и сына, потом небольшую диванную — бывший рабочий кабинет хозяина, переделанный под комнату для гостей, как определила ее Татьяна Григорьевна. Наконец, она привела его и в свою спальню. Видимо, приберегла напоследок.

Вроде бы тоже ничего особенного, но здесь чувствовался какой-то необъяснимый уют. Спокойные тона обоев и мебели, немного женской бижутерии на подзеркальнике. Цветы в вазе на подоконнике. Легкие занавески, а за ними — чистое голубое небо, и никаких стен и окон соседних домов напротив. Очень удачно.

Грязнов подошел к окну, посмотрел, восхищенно покачал головой и обернулся к Татьяне Григорьевне. Та стояла у кровати и, подняв обе руки к шее, пыталась что-то сделать у себя на шее, сзади. Пуговицу, что ли, расстегнуть?

— Вам помочь? — шутливо осведомился он.

— Я пытаюсь, — чуть покраснев, объяснила она, — помассировать себе шейные позвонки… Но что-то не совсем получается.

— Нет проблем! — с чувством ответил Грязнов. — Я вам помогу.

Она странно посмотрела на него:

— Вы уверены, что сможете?

Непонятно прозвучала фраза.

Но Грязнова, как известного Остапа Бендера, уже «понесло»!

— Давайте, давайте, не стесняйтесь! Я вам сейчас такой массаж сделаю, что вы на всю жизнь запомните. Не удивляйтесь… Я и это умею тоже…