Читать книгу - "Дурная кровь - Роберт Гэлбрейт"

Последний, самый прибыльный и довольно интересный заказ касался Жука, молодого инвестиционного банкира, чей стремительный карьерный рост, естественно, вызывал среди недооцененных начальством коллег серьезные обиды, которые сменились взрывом подозрений, когда молодого сотрудника назначили на вторую по значимости руководящую должность в обход троих куда более квалифицированных кандидатов. Какие рычаги были у Жука для воздействия на президента банка (именуемого в агентстве БЖ – «Босс Жука») – над этим теперь задумались не только подчиненные Жука, но и некоторые дотошные члены правления, которые назначили Страйку встречу в одном из затемненных баров лондонского Сити, чтобы изложить свои подозрения. Страйк решил действовать через секретаря-референта Жука и поручил Моррису – под вымышленным именем и не разглашая, чем занимается, – свести с референткой знакомство и вызвать ее на откровенность, чтобы прощупать степень ее преданности начальнику.

– Тебе нужно быть в Лондоне к определенному часу? – после недолгой паузы осведомился Страйк.

– Нет, – ответила Робин. – А что?

– Может, остановимся перекусить? – предложил Страйк. – Я сегодня даже позатракать не успел.

Вспомнив, что на его тарелке в «Паласио-лаунж» лежал слой крошек от круассана, Робин тем не менее решила не спорить. Страйк будто угадал ее мысли:

– Круассаны вообще не считаются. В них один воздух.

Робин засмеялась.

Невзирая на усталость, до кафе «Сабвей» в ресторанном комплексе «Корнуолл сервисиз» они добрались в почти беспечном настроении. Робин, верная своему решению перейти на более здоровую пищу, принялась за зеленый салат, а Страйк, утолив первый голод несколькими кусками сэндвича с бифштексом и сыром, отправил Ким стандартное электронное сообщение с расценками услуг агентства, после чего сказал:

– Сегодня утром с Люси расплевался.

Робин заключила, что скандал вышел нешуточный, коль скоро Страйк завел о нем речь.

– В пять утра выхожу в сад, спокойно курю, никого не трогаю.

– Рановато для конфликтов, – отметила Робин, безразлично шевеля вилкой салатные листья.

– И что ты думаешь: узнаю от сестры, что у нас, оказывается, идет гонка с препятствиями «Кто больше любит Джоан». А я – ни сном ни духом, что меня включили в состав участников.

С минуту он молча жевал, а затем продолжил:

– На финишной прямой я ей сообщил, что Адам – змееныш и слюнтяй, а Люк – полный засранец.

Робин, которая мелкими глотками отпивала воду, поперхнулась и закашлялась. Посетители, сидевшие за соседними столиками, начали оглядываться на женщину, которая задыхалась и брызгала слюной. Схватив со стола бумажную салфетку, Робин вытерла подбородок и слезящиеся глаза, а потом прохрипела:

– Почему… за каким чертом ты это ляпнул?

– Да потому, что Адам – змееныш и слюнтяй, а Люк – полный засранец.

Вода попала Робин не в то горло: все еще пытаясь прокашляться, она смеялась сквозь слезы, но качала головой.

– Ты совсем обалдел, Корморан, – сказала она, когда к ней вернулся дар речи.

– Тебе легко говорить: ты не кантовалась с ними целую неделю под одной крышей. Люк сломал мои новые наушники, а потом схватил протез и умчался с ним в сад, поганец мелкий. А у Люси еще хватило наглости кинуть мне предъяву, что, мол, Джек у меня любимчик. Конечно любимчик: единственный нормальный ребенок.

– Пусть так, но мыслимо ли сказать матери…

– Я и сам знаю, – угрюмо перебил Страйк. – Позвоню, извинюсь. – (Они помолчали.) – Но какого хрена, – прорычал он, – меня заставляют таскать за собой всю троицу? Тем двоим вообще плевать на армию. «Адам весь вечер плакал, когда Джек вернулся из „Военных комнат“ Черчилля!» Ну ёшки-вошки. Да этот уродец просто обзавидовался, что я Джеку какие-то мелочи купил, вот и все. Послушать Люси – так я должен каждые выходные с ними валандаться, а они мне по очереди указывать будут: сегодня в зоопарк, сегодня, мать твою, на картинг – и все хорошее, что связывало нас с Джеком, пойдет псу под хвост. Да, к Джеку я прикипел, – выговорил Страйк и, похоже, сам удивился. – У нас общие интересы. Что за навязчивая идея – заставить меня относиться ко всем одинаково? Пусть зарубят себе на носу: они мне не указ. Если я с кем-то в родстве, это не значит, что можно меня оседлать и погонять. Она хочет, чтобы я двоим другим тоже подарки привозил? Хорошо. – Поднятыми руками он очертил в воздухе квадрат. – «Не будь засранцем». Привезу такую дощечку Люку на стену.

Они накупили в дорогу всякой всячины и продолжили путь. Перед выездом на трассу Страйк извинился, что не сможет подменить Робин за рулем: допотопный «лендровер» был суров к его протезу.

– Не важно, – сказала Робин. – Я сама поведу. Что смешного? – спросила она, заметив, как Страйк с ухмылкой роется в пакете.

– Земляника-то у них английская, – сообщил он.

– И в чем юмор?

Он объяснил, что Дейв Полворт приходит в ярость, когда товары корнуолльского производства не маркируются соответствующим образом, и кичится, что местные жители, участвуя в социологических опросах, все чаще именуют себя не англичанами, а корнуолльцами.

– Теория социальной идентичности – любопытная штука, – отметила Робин. – И теория самокатегоризации тоже. Нам в универе лекции читали. Представь себе, такие феномены влияют не только на структуру общества, но и на экономику.

На протяжении нескольких минут она с энтузиазмом просвещала Страйка, но, скосив глаза в его сторону, поняла, что он крепко спит. Глядя на его серое от усталости лицо, Робин решила, что обижаться не стоит, как не стоит и ждать иной реакции, кроме храпа, однако на подъезде к Суиндону Страйк вздрогнул и проснулся.

– Зараза, – пробормотал он. – Надолго я вырубился?

– Часа на три, – ответила Робин.

– Зараза, – повторил он, – ты уж прости, – и тут же потянулся за сигаретой. – Я неделю промаялся на дико неудобном диване, а милые детки каждое утро будили меня ни свет ни заря. Достать тебе что-нибудь пожевать?

– Давай, – сказала Робин, поставив крест на диете. Ей нестерпимо захотелось чего-нибудь бодрящего. – Шоколадку. Хоть английскую, хоть корнуолльскую – без разницы.

– Прости. – За время поездки Страйк извинялся уже в третий раз. – Ты начала рассказывать про какую-то социальную теорию, так?

Робин усмехнулась:

– Ты задрых аккурат в тот момент, когда я излагала тебе увлекательные тезисы о прикладном значении теории социальной идентичности для следственной практики.

– И в чем же оно выражается? – спросил Страйк, чтобы только загладить свою бестактность.

Прекрасно понимая, что других причин интересоваться этим вопросом у него нет, Робин ответила:

– Если вкратце, то все мы стремимся отнести друг друга и самих себя к какой-либо социальной группе, но при этом склонны преувеличивать сходство между членами одной и той же группы и преуменьшать сходство между своими и чужими.