Читать книгу - "Изумрудные зубки - Ольга Степнова"

– Русский язык и литературу, – зачем-то опять выложила подробности Таня.

– Черт, знал бы, взял бы с вас четыре тысячи долларов! Сколько крови из меня высосали эти предметы!

Таня захлопнула дверь перед его носом.

– Скажите, – заорал он из-за двери, – а вашего мужа надолго похитили? Слушайте, а может, вы уже и вовсе вдова, раз на ступеньках осталась кровь?! А вы не сами случаем организовали это кровавое похищение? А? Нет?!

– Пошел вон, – сказала в замочную скважину Таня.

– Пошел, пошел, – весело подтвердил мужик. – Из-за вас я не женился! Из-за вас я окончательно потерял веру в человечество! Из-за вас я еще больше возненавидел пунктуацию и орфографию!..

Его шаги удалялись, и голос звучал все тише и тише, как в плохом спектакле с дешевыми шумовыми эффектами.

Таня прошла на кухню, взяла букет и утопила в белых бутонах лицо. В грязи, забрызгавшей лепестки, была маленькая частица крови Глеба.

Несмотря ни на что она его любит. Все его недостатки – такая малость по сравнению с этим ничтожеством в белом плаще, которому она неизвестно зачем отдала все деньги, которые были в доме.

Нужно хорошенько подумать, кто мог причинить Глебу вред.

Нужно подумать.

Таня поставила вазу на стол. Жаль, что она не выбросила цветы в мусоропровод. Но ведь они не виноваты в том, что их купил какой-то подонок. И потом – она сполна заплатила за этот букет.

Таня прошла в комнату и стала методично выворачивать наружу содержимое тумбочек, ящиков серванта, стола. Потом она скинула с полок все книги и начала перебирать каждую, трясти, пролистывать, веером распуская страницы.

Где-то в доме должна быть подсказка к исчезновению Глеба. Она была в этом уверена.

Из какого-то старого детектива на пол вдруг посыпался ворох квитанций. Она подняла одну, вторую, третью ...

Сердце упало.

И от того, что она в них увидела, и от того, что лежало в дальнем углу полки.

* * *

Сычева к главному зашла без стука.

Демократичность в редакции возводилась в ранг доблестей. Главный редактор хоть и пропесочивал всех на планерках, но поощрял, когда его называли Борей и входили в кабинет без церемоний.

– Борис Борисыч, – запыхавшись, сказала Сычева, – Афанасьева дома нет, его... его похитили. Или что-то вроде того.

– Знаю, – мрачно кивнул Овечкин, – звонил мне тут уже один... гаврик оперуполномоченный.

– Карантаев? – округлила глаза Сычева.

– Что это – Карантаев? – не понял главный.

– Фамилия оперуполномоченного была Карантаев?

– Нет ... вроде. Попроще что-то. Иванов, Петров, Сидоров... Нет, Козлов! Точно, Козлов.

– Один черт, – пробормотала Сычева и уселась за длинный стол, который буквой «т» прилегал к редакторскому столу.

– А ты что, всех оперов уже по фамилиям знаешь?

– Только одного, – Сычева спустила молнию на куртке, упиравшуюся в подбородок чуть ниже, чтобы ворот не напоминал гипс на шее. – Козел страшный.

– Вот и я говорю – Козлов, – вздохнул главный. Он был очень правильный руководитель – и дистанцию умел держать, и лицо человеческое при этом не терять. – Ты, что ли, милицию вызывала?

– Я, – кивнула Сычева. – Я в подъезд зашла, вижу, телефон под батареей валяется. Подняла – Афанасьевский. А кругом кровища. Ну, я в милицию и позвонила. А куда еще звонить-то? – Она вдруг с удивлением обнаружила, что может совершенно спокойно говорить и про телефон, и про кровь, и про милицию, и про исчезновение Глеба.

– Таня, сейчас нужно понять, связано это похищение с его работой, или нет. А также, нужно понять делать это достоянием гласности, или не делать. Этот Козлов обещал у нас появиться часика в три. До этого времени нужно определиться как себя вести, что выкладывать этому Пинкертону, а что и не обязательно.

– Над чем мы с Глебом работали, вы знаете. Ничего сенсационного и разоблачающего, информация давно открыта для журналистов. Если бы он что-то сенсационное затеял, я бы знала. – Она скромно потупилась и совсем расстегнула молнию. В кабинете главного было жарко.

– Ты бы знала, ты бы знала... – Овечкин потарабанил пальцами по столу, чиркнул зажигалкой и закурил. – Я так думаю, что у этого Афанасьева какой-то неурегулированный женский вопрос. А следовательно – достоянием общественности его загадочное и кровавое исчезновение делать пока не стоит. Надеюсь, телевизионщики ничего не пронюхают. А если пронюхают – гнать их в шею!

– Хорошо, Борис Борисыч. – Сычева встала и пошла к двери.

– Стой, Сычева! А ты сама-то что по этому поводу думаешь?

– Я думаю, Борис Борисыч, что это... какой-то неурегулированный женский вопрос.

– А правда болтают, что вы с Афанасьевым того... любовники? – Главный умел даже такие вопросы задавать не теряя человеческого лица. Не было ощущения, что он копается в твоем грязном белье. Было впечатление, что он деликатно осведомляется о твоем здоровье.

– Правда, Борис Борисыч! – отрапортовала Сычева. – Истинная, чистая правда!

Закрывая дверь, она слышала, как он громко, по-мужски, крякнул, будто взвалил тяжелый мешок на свои непривычные к такому роду занятий плечи.

– Ты там подготовь что-нибудь в номер! – крикнул он вслед. – А то дырка в полполосы из-за ваших шашней!

Сычева пошла, привычно лавируя среди стеклянных перегородок и ловя на себе любопытные взгляды коллег. Несмотря на то, что из милиции звонили только Овечкину, похоже вся редакция знала, что с Афанасьевым случилась беда. Под перекрестным огнем этих взглядов, Сычева зашла в секцию, где находился рабочий стол Глеба и, не стесняясь, стала в нем рыться.

Не может быть, чтобы у него здесь не было какой-нибудь мелочи, подсказывающей, что с ним могло случиться. Почему-то ей хотелось заполучить эту подсказку раньше, чем ее заполучит хам Карантаев.

Она должна быть здесь! Не дома же он это хранит.

Какое-нибудь письмо с угрозами.

Долговая расписка.

Что-нибудь!

Но все бумаги были никчемные. Какие-то распечатки материалов, деловые письма, и много бумаг, изрисованных карикатурами чертиков. Глеб любил портить бумагу, когда на него нападал ступор и он не мог родить первую строчку своей статьи.

– Что ищешь, Танюха? – крикнул из соседней секции любопытный Игнатьев.

– Оружие, наркотики! – Сычева зыркнула на него через стеклянную перегородку и включила компьютер.

В компьютере тоже ничего интересного не было.

– А правда, что Афанасьева убили? – опять крикнул Игнатьев, и слово «убили» больно хлестнуло Сычеву куда-то под ложечку. Дыхание сбилось, и она снова, уже с остервенением, стала обыскивать стол.