Читать книгу - "Тайна старого морга - Найо Марш"

третьей гражданской палаты вспыхнул свет, и тут же нырнул в дверной проем хирургии. Осторожно выглянув наружу, он вновь увидел фигуру – предположительно, викария, судя по темной одежде. Тот тоже направлялся к кабинету главной сестры. Короткая вспышка света – и он исчез внутри. Значит, главная определенно на месте. Возможно, она выйдет вместе с викарием, подумал мистер Глоссоп: нужно исполнить все формальности, если старик умер. Вскоре после этого он заметил силуэт еще одного человека, появившегося возле двери кабинета, а затем, после короткой паузы, зашагавшего прочь. Наверное, это тот туповатый ночной санитар – главная сестра поступила мудро, не открыв ему дверь. Глоссоп нахмурился: ему оставалось либо вернуться в приемную, либо подождать еще немного на ступеньках в надежде, что ситуация прояснится. Он сосредоточенно задумался об интересующей его женщине. Главная сестра – человек занятой, она не станет долго сидеть в кабинете с викарием, у нее много дел. Затем он заметил еще одну фигуру, вышедшую во двор из палаты, – без сомнения, молодого врача.

Все эти хождения туда-сюда под дождем наверняка означают, что старик приказал долго жить, рассудил мистер Глоссоп, шмыгнув своим картофелеобразным носом, с которого стекали крупные капли. Он позволил себе мимолетную улыбку, когда из двери главной сестры вновь упал свет и вышел викарий – ну точно, они с главной сестрой идут разбираться с телом старика. В этот момент раздался оглушительный раскат грома, прямо над больницей сверкнула молния, и Джонти Глоссоп, который ни единой живой душе и даже самому себе не признался бы, что страх перед грозой – это одна из причин, по которой ему не нравится спать одному в приемной, кинулся обратно в хирургический блок, зажал уши руками и крепко зажмурился. Он открыл глаза лишь после того, как раздался еще один продолжительный раскат грома и полыхнула очередная молния – яркий свет пробился даже сквозь сомкнутые веки.

Когда он вновь оглядел двор, там больше никого не было. Главная сестра, видимо, вернулась в третью гражданскую палату с викарием и доктором, оформлять документы на старика – у смерти свой регламент. Хорошо, это даст ему время устроиться перед сейфом, возможно, даже притвориться опоссумом и сделать вид, что спит, когда главная сестра вернется. Не отправит же она его под дождем в ту ужасную приемную, если услышит, как он храпит!

Так низко опустив голову, что капли дождя стекали по сальным кудрям на его морщинистый лоб, мистер Глоссоп пересек темный двор. Подойдя к офису главной сестры, он вежливо постучал в дверь. Возможно, они передумали выходить под ливень, когда он зажмурился. Ему не хотелось показаться невоспитанным. Он постучал еще раз и, убедившись, что в кабинете никого нет, дернул за ручку. К его безмерной радости, дверь открылась. Мистер Глоссоп смешно встряхнул плечами – со своим огромным животом и длинными кудрями он чрезвычайно напоминал мокрого бульдога, который зачем-то обзавелся прической пуделя, – затем втащил громоздкую раскладушку и свое грузное тело внутрь и закрыл за собой дверь. Он улыбался, разговаривая сам с собой, как привык делать во время долгих поездок по равнинам в перерывах между выдачей жалованья:

– Ну что, Джонти Глоссоп, пора приступать к делу. Устанавливай эту раскладушку и постарайся произвести на хозяйку впечатление Спящей Красавицы к ее возвращению. Когда она покончит с бумагами старика и отделается от викария и этого тупого как пробка санитара, не говоря уж о промокшем докторишке-помми, – возможно, она даже разбудит тебя поцелуем в щеку от радости, что в ее кабинете завелся хоть кто-то с толикой здравого смысла.

Глоссоп все еще возился с раскладушкой, когда сквозь шум дождя услышал женский голос. Он застыл как вкопанный, испугавшись, что это вернулась главная сестра, а он не успел залечь в постель. Хотя голос звучал по-другому: тоньше, моложе и определенно более взволнованно, чем можно ожидать от этой царственной особы. Глоссоп не назвал бы себя любителем подслушивать, но признанным фактом было то, что общество дам он предпочитал компании своих собратьев-мужчин. Это являлось одной из причин, по которым он с удовольствием взялся за развоз заработной платы, добровольно став кассиром на колесах, когда молодые, спортивные парни, более подходящие для такой работы, ушли на фронт. Похоже, правительство, которое объявило его негодным к действительной службе, ничуть не возражало против того, чтобы он стал мишенью для грабителей с большой дороги. Коллеги по бухгалтерии считали его одновременно и храбрым, и слегка сумасшедшим, раз он отказался от уютной работы с девяти до пяти и персонального письменного стола, но никто из них не предполагал, что он доставляет деньги сразу в четыре больницы, три школы и на два секретных военных завода. Во всех этих учреждениях, кроме одного, имелась либо молодая дама, хорошо разбирающаяся в цифрах – будто это самое интересное в женщине, – либо пожилая, охотно слушающая его дорожные истории. Когда кто-нибудь из них предлагал Глоссопу чашечку чая после долгой дороги, он не отказывался и от свежей булочки и приятной беседы в придачу, прежде чем вновь отправиться в путь в одиночестве.

Несмотря на желание поскорей прилечь, Глоссоп не удержался и наклонился ближе к тонкой дощатой стене, вслушиваясь в женский голос. Из-за ветра и дождя точный смысл слов ускользал, но молодая дама явно была расстроена и перешла на повышенный тон. Глоссоп напрягся, желая понять, что именно она говорит и кому, однако поднявшийся в центре двора вихрь закружился над офисом с такой силой, что он не мог разобрать – доносятся голоса из транспортного отдела или регистратуры, мимо которой он шел сюда. Он уловил отрывистые окончания фраз, которые звучали так, будто эта девушка одна из тех, которые побывали в Лондоне или Париже и, вернувшись домой в Новую Зеландию, решили: все должны знать, что она путешественница, а не просто очередная деревенская девчонка, ищущая счастья с милым на участке в четверть акра, и ничего более. С такими девушками Глоссоп предпочитал не иметь никаких дел. Закрепляя последнюю ножку раскладушки, он кивал сам себе – пусть ему иногда становится одиноко, но у одиночества есть свои плюсы.

То ли от осознания этих плюсов, то ли из-за того, что час стоял уже поздний – больше одиннадцати, а мистер Глоссоп привык рано вставать и рано ложиться даже летними вечерами, его толстые пальцы проявили неожиданную ловкость. Щелк-щелк – и вот раскладушка уже стоит собранная.

Наконец-то он сможет улечься на старый брезент – сырость его больше не волновала. Мистер Глоссоп с удовольствием отдался в объятия силы тяжести, ткань под ним натянулась, задрожала, но