Читать книгу - "Боец невидимого фронта - Андрей Ильин"

А потом выплыл тот злосчастный паспорт…

Не повезло. Причем в первом же задании…

* * *

Новый следователь был другим. Новый следователь не говорил вкрадчивым голосом, новый следователь обращался к нему на «ты», орал и бил по столу двухпудовым кулаком.

— Кто ты такой? Кто?! Я тебя спрашиваю! Хватит изображать юродивого! Зачем ты проник на завод?! За каким тебе понадобился твой пластилин?!

— Я не понимаю…

— А вот сейчас тебе по твоей харе дам, и ты сразу все поймешь!

И обрушивал кулак на стол так, что столешня трещала и лампа подпрыгивала на полметра к потолку.

— Я не этот, я тебе сопли подтирать не стану. Тоже мне, понимаешь тут… дерьмо собачье…

— Но я ничего!..

— Издеваешься, гад! Да?..

И вдруг, наотмашь, хлестал ладонью по щеке, по губам.

— Все, перестали чикаться, будем говорить!

Будем говорить, будем? Или?.. И аж кипятком брызгал. Потому что был краном «гор».

А краном «хол» — периодически возвращавшийся, прежний приторно-вежливый следователь. Который жалел и сочувствовал. Как умел.

Отчего подозреваемого должно было бросать то в жар, то в холод. Как в контрастном душе.

— Да… нехорошо… не по уставу. В нарушение всех процессуальных норм. Но… Но вы сами виноваты. Вы кого угодно из себя выведете.

И, главное, зачем? Кто сможет оценить ваше молчание? Я? Он? — кивнул на дверь.

Молчание.

— А хотите, я скажу, зачем вы перемазали все и вся пластилином? Хотите? Без протокола. Так, чтобы между нами?

Следователь наклонился, быстро зашептал на ухо.

— Потому что ты и те, кто тебя туда послал, копаете под, — ткнул вверх пальцем. — Потому что он чем-то вас не устраивает.

И совсем тихо добавил:

— Наш генерал не устраивает. Вы думали его таким образом сковырнуть с места. Как не справившегося со служебными обязанностями. Потому что прошляпившего режимный объект! Так?

— Да я даже не знаю, кто…

Следователь прижал палец к губам.

— Это я для того сказал, чтобы ты понял, что из этого подвала не выйдешь. Никогда не выйдешь. Пока не скажешь все, что знаешь, — не выйдешь. Потому как это не следствие, это разборка. Местная разборка. Нашего генерала с… другой «крышей», которую ты знаешь, но не хочешь назвать. А в разборках чего не бывает. Такое бывает, что мясо со спины лоскутами спускают! Это я не пугаю. Это я предупреждаю. По-дружески…

Ах вот в чем дело… «Крыша»… Тогда действительно… Тогда готовься… Тогда мало не покажется…

— Ну что, будешь говорить?

— Но мне нечего…

— Как хочешь.

«Хол» уходил. И приходил «гор». И откручивал вентиль до упора.

— Все, мне надоело!

Кто тебя туда послал? С пластилином?..

И бил кулачищем наотмашь по лицу. Так что в глазах темнело.

— Очухался? Вспомнил?..

Не вспомнил?

И новый удар, под дых.

Однако… умеет… Умеет…

Потом его уже ни о чем не спрашивали — просто били. По лицу мокрыми полотенцами. Резиновыми дубинками поперек спины и по пяткам…

Он орал и молил о пощаде. Потому что должен был орать и молить.

— Не надо, прошу вас, очень прошу…

— Тогда скажи — кто? Кто послал тебя?

— Я не понимаю! Честное слово, не понимаю!..

И его снова били. И даже нельзя сказать, что очень сильно, потому что с умом, чтобы раньше времени не покалечить, не отбить чувствительность.

Но рано или поздно…

И, значит, пора что-то делать. Что-то для своего спасения. Или… для своей смерти.

Если по законам Конторы — то смерти. Потому что только смерть гарантирует сохранение Тайны.

Нужно — умирать.

Хотя хочется спастись.

Впрочем, можно выбрать компромисс, можно умереть, спасаясь.

Все равно умереть, но чуть легче умереть, позволив себе месть. И немного надежды.

Пусть будет, как хочет Контора. Но так, как этого хочет он!

* * *

Впервые он ждал допрос без напряжения, ждал с нетерпением!

— Хорошо, я все расскажу. Я сдаюсь. Дайте мне ручку и бумагу.

Ручка была не лучшим оружием, но была хоть каким-то оружием.

Но ему не повезло, ему дали очень хорошую ручку, но короткую ручку. И тупую ручку.

Ну ничего, за неимением гербовой…

Он стал писать. Он писал долго, чтобы усыпить бдительность следователя и чтобы почувствовать в руке свое оружие.

Ударить ручкой в горло, опрокинуть, позвонить в дверь, оглушить, а лучше убить охранника или двух охранников, если их там два, пробежать по коридору семьдесят два шага, там лестница, подняться по ней и… И все. Что было там, за лестницей, выход на улицу или на точно такой же тюремный, с дверями камер этаж, он не знал. Впрочем, это было не важно.

Важно, что он получит оружие. Пусть хоть даже связку ключей. Он получит оружие, и тогда им не взять его живым.

Ударить ручкой в горло… Опрокинуть…

Но ему не пришлось бить ручкой в горло. Ему повезло. Как видно, есть бог на небе!

— У меня кончилась бумага.

Следователь позвонил в звонок. Дверь открылась.

— Бумагу…

Сейчас он вернется. Вернется с бумагой. И, может быть даже, перешагнет за порог. Пусть он перешагнет! Пусть случится так, а не иначе!

Он перешагнул через порог! Он подошел к самому столу.

— Вот бумага.

Это был шанс. Его шанс!

Снизу, без замаха, он ударил охранника в кадык ручкой. Ударил — чтобы убить! Но у охранника оказалась отменная реакция, и к тому же он стоял сверху, а ручка была очень короткой. Слишком короткой! Он успел отшатнуться, отскочить, ручка лишь содрала кожу с его горла.

Он успел отскочить, но не успел защититься. Ему в грудь впечатался ботинок. Второй удар, направленный в голову следователя, не получился — ботинок соскочил с ноги и улетел в угол камеры. Потому что был без шнурков! Потому что шнурки, ремни, все, и даже пуговицы, у него изъяли. Но он все равно достал его, достал, уже голой ногой ударив в плечо. Следователь отлетел к стене.

«Надо их добить! Добить!» — мелькнула мысль.

Но нет, нельзя! Нет времени!

Он прыгнул к двери, выскочил, захлопнул ее, задвинул засов. Все, эти нейтрализованы, этих в тылу нет!

Коридор был пуст! Ему снова повезло. Как в сказке повезло!