Читать книгу - "Криминальные рассказы (сборник) - Аркадий Кошко"

— Да я, господин начальник, хотел вас попросить: не откажите, пожалуйста, если можете, облегчить мою дальнейшую тяжелую участь, а я вам сообщу кое-какие сведения.

— Хорошо, Федотов, я прикажу своему агенту указать на ваше полное и чистосердечное признание. Большего я сделать не могу.

— Уж вы, пожалуйста, постарайтесь!

— Хорошо, что могу — то сделаю. Что же вы хотели сообщить мне?

— Я, видите ли, незадолго до ареста прочел в газете ваше обращение к врачам.

— Ну?

— Так вот… Месяца два тому назад ко мне обращался человек, отвечающий данным вами приметам. У него пальцы были поранены и запущены до того, что начиналась гангрена. Спасти их было нельзя, и я ему их отнял, все пять.

— Где же он живет?

— Этого не знаю.

— Как его фамилия?

— Мне он назвался Французовым. Говорил, что руку поранил на пивоваренном заводе, где будто бы работал.

— Как вы сказали, «на пивоваренном»?

— Да, на пивоваренном.

Мне тотчас же вспомнилась фраза: «Эх ты, пиво! И садануть-то как следует не сумел!..»

А ведь за Драгомиловской-то заставой, как раз недалеко от места убийства Белостоцкого, имеется большой пивоваренный завод.

Очевидно, теперь можно будет сдвинуться с мертвой точки и направить розыск по верному следу.

— Почему же, прочитав мое обращение, вы не сделали тогда же заявления? — спросил я Федотова.

Он конфузливо улыбнулся и промолвил:

— Ведь вы, господин начальник, обращались к докторам. А какой же я доктор?

— Не можете ли еще чего сообщить по этому поводу?

— Да, кажется, сказал все, что знал. Разве еще то, что в уплату за мой труд он дал мне купон.

— Сейчас же, с двумя надзирателями, сходите домой и принесите этот купон.

По проверке купон оказался с тысячерублевой ренты, принадлежавшей богородской попадье. Этим фактом еще раз подтверждалось участие одних и тех же преступников в ограблении Белостоцкого и старух в Богородском. Итак, я был на верном пути.

По данным московского адресного стола, Французовых числилось человек 20, но все они оказались почтенными людьми, не внушавшими подозрения. Не более успешные сведения получились мною и из провинции.

Отправясь лично на пивоваренный завод, за Драгомиловскую заставу, я справился в конторе у заведующего личным составом о рабочем Французове. Порывшись в списках, заведующий заявил, что рабочего Французова у них нет и не было. Тут же вертевшийся, весьма шустрый, конторский мальчишка, слышавший наш разговор, вдруг выпалил:

— А вот на браге у нас работал Колька Француз.

— Что, это его фамилия? — спросил я.

— Нет, — ответил мальчик, — фамилия ему Фортунатов, а это его прозвали французом.

— Почему же его так прозвали?

— Да потому, что у него была французская болезнь.

Я справился у заведующего об Николае Фортунатове и узнал, что последний взял расчет около трех месяцев тому назад и с тех пор на заводе не показывался. Из опроса рабочих выяснилось, что он уехал в деревню.

В конторе же я узнал, что Фортунатов родом из деревни Московского уезда.

В тот же день я с агентами выехал туда. Фортунатова мы там не застали.

Родители его давно не видали и будто бы не знали даже его адреса.

Однако при обыске, произведенном у них в избе, мы нашли элегантное шелковое платье, отделанное дорогим кружевом.

На мой вопрос, откуда оно, старуха принялась рассказывать неправдоподобную историю о какой-то московской барыне, ей якобы его подарившей за долголетнюю и добросовестную доставку молока, сливок, сметаны и прочих молочных продуктов. Старуха путалась, сбивалась и наконец, созналась, что платье это подарил ей сын, Колька. Я нашел нужным арестовать родителей Фортунатова и, привезя их в Москву, задержал при сыскной полиции.

По наведенным справкам быстро выяснилось, что платье это принадлежало той даме, что была зарезана вместе со своим спутником и с извозчиком по дороге на Воробьевы горы.

Колькины родители оказались хитрыми и осторожными людьми.

Целых две недели добивался я у них адреса Фортунатова, но они упорно отговаривались незнанием.

Наконец я решил прибегнуть к «подсадке».

Я приказал перевести Колькиных родителей в полицейский дом при Сретенском участке, сделав вид, что отказываюсь добиться от них правды и предоставляю суду разобраться в их деле. Дня за три до их перевода я направил в Сретенский полицейский дом своею агентшу под видом воровки. Об агентше знал лишь смотритель дома, которому мною были даны строгие инструкции не делать никаких послаблений в режиме моей служащей.

Через пару дней для большего правдоподобия я одновременно перевел туда содержавшуюся при сыскной полиции настоящую воровку.

Продержав всю эту компанию вместе с неделю, я освободил и вызвал к себе агентшу.

— Ну что? — спросил я ее.

— Старуха оказалась настоящим кремнем. Я и так, я и сяк, — молчит. Однако за неделю я расположила ее к себе, и хоть о деле она ни словом не обмолвилась, но при моем уходе отвела меня в сторону и дала адрес некоей Таньки, Колькиной любовницы. Старуха просит Таньку сходить к сыну и, буде милость его будет, прислать им, старикам, в тюрьму чайку и сахарку.

Моя агентша отправилась к Таньке и в точности исполнила поручение старухи. В то же время за Танькиной квартирой было установлено строгое наблюдение.

Один из моих агентов, красавец собой, переодетый почтальоном, пристал на улице к Таньке, познакомился, разговорился и вскоре же проводил ее до квартиры Фортунатова.

В тот же вечер мы нагрянули с обыском. Преступник держал себя на первых порах крайне нагло.

— Ты Фортунатов?

— А хотя бы и Фортунатов!

— Вот ты-то нам и нужен.

— А зачем это я вам понадобился?

— Где работаешь?

— Нигде. Разве с такой рукой работать можно? Я с ними, кровопийцами и угнетателями бедняков, судиться еще буду!..

— Ну ладно, француз, одевайся!

— И это уже знаете!..

Обыск у Кольки решительно ничего не дал. Привезя его в сыскную, я тотчас же приказал привести «доктора» Федотова, фельдшер лишь слегка кивнул утвердительно головой.

— Что, выдали? — со злою улыбкой спросил Колька у фельдшера.

— Ей-богу, нет! Что вы, что вы! Я сам здесь сижу, зацапали меня.

— Вот как? Сидите? А пожалуй, и служите здесь? Много ли получаете?

— Да вот сами увидите, когда в одну камеру посадят.