Читать книгу - "За пять минут до ядерной полуночи - Александр Витковский"

– Это так, но секретную операцию мы проводим ни с «Боингом», «Беллом» и «Сикорским», а совместно с вами. К тому же у нас есть веские доводы. Афганские летчики и техники уже давно привыкли к русским вертолетам.

«Что есть, то есть, – молча согласился гость. – Советские вертолеты поступали в Афганистан еще с 70-х годов, когда страной правил Мухаммед Закир-Шах. Винтокрылые машины на платформе Ми-8 стали основой вертолетного парка вооруженных сил этой страны. Афганцы продолжали успешно их использовать даже после выхода советских войск и падения правительства Наджибуллы».

Тем временем американец продолжал перечислять свои доводы.

– На сегодняшний день ваш многоцелевой геликоптер Ми-17В-5 оценивается примерно в пять миллионов долларов. Может быть, чуть больше или чуть меньше – это непринципиально. Мы готовы их закупать по пятнадцать – семнадцать миллионов, – Джон с увлечением развивал свою идею. – Понятно, это будет не разовый контракт.

– Тогда поставка затянется на несколько лет. А как же инфляция, удорожание материалов, энергоресурсов, трудозатрат… – Гарушкин сам не ожидал, что в нем вдруг проснется коммерсант. Чего ж не сделаешь в интересах родной державы в условиях рыночной экономики?!

– Конечно, все это будет включено в стоимость. Плюс ежегодное обслуживание машин, которое оценивается еще в три-четыре миллиона.

– Сколько же вы планируете закупить вертолетов в общей сложности?

– Не готов сказать.

– Джон, умолчание в России считается одной из форм лжи…

– Ну-у, примерно шестьдесят единиц, возможно, чуть больше. Суммарная стоимость сделки – свыше миллиарда долларов! Думаю, эта сумма покроет издержки на ракеты для бомбардировки ядерных объектов Ирана.

– Как знать… – уже в который раз за время встречи посольский гость отдал должное американскому прагматизму, расчетливости, агрессивной наступательности и умению заранее предвидеть и отработать детали.

– Почему США зациклились на Иране? – Гарушкин решил несколько расширить тему диалога. – Вопрос ведь не только в Иране. Усиление ядерного потенциала Пакистана происходит в условиях нестабильного политического режима в этой стране, да и во всем регионе.

– Пакистан не проповедует ядерный терроризм как государственную политику, – возразил американец.

– Однако армия этой страны наращивает свой ядерный потенциал не только как фактор сдерживания. При худшем для себя раскладе Исламабад все сделает для того, чтобы выдержать ядерную атаку и дать мощный ответ. И превентивный атомный удар с их стороны совсем не исключен.

– Право на адекватную, в том числе и активную, защиту еще никто не отменял. Это mainstream современной международной политики. Но я согласен, вопрос крайне важный и сложный. Пакистан – второе по количеству мусульманского населения государство. Подавляющее большинство – мусульмане-сунниты. Иран – государство шиитов.

– Вот и попробуй представить, – продолжал наседать Гарушкин, – что в 170-миллионном Пакистане, где 40 процентов прозябают в нищете, а часть территории контролирует талибан, произойдут массовые беспорядки. И кто даст гарантию, что пакистанское ядерное оружие не окажется в руках радикальных исламистов? Представляешь, что тогда будет?

– Весь этот регион труднопредсказуем. Еще в 1972 году бывший президент Пакистана Зульфикар Али Бхутто заявил: «Мы будем делать атомные бомбы, даже если нам придется есть траву». Вот так, сказал и сделал. Правда, потом его повесили…

Американец замолчал, словно обдумывая, развивать ли дальше острую тему. Возникшей паузой воспользовался Гарушкин.

– Так почему же весь свой праведный гнев вы обрушили на Иран, а не на Пакистан?

– Не совсем так. Когда в 1990 году Пакистан начал разработку своего ядерного оружия, мы ввели против него ряд санкций и отказали в военной помощи. Но вскоре поняли: если мы не можем остановить ядерную программу Исламабада, то можно попытаться хотя бы ее контролировать, а еще лучше – управлять процессом… Знаешь, за это признание меня не только снимут с должности, но и отправят в тюрьму за разглашение государственной тайны.

– Не такая уж это и тайна, – усмехнулся Гарушкин. – Недавно индийская газета «Times of India» сообщила, что строительство ядерного реактора в Кушабе велось на деньги США, выделяемые в качестве военной помощи.

«Черт возьми, в который раз убеждаюсь, что этот русский далеко не дурак. Весьма дозированно и точно использует собственную развединформацию, но ни разу не проговорился о своих конфиденциальных источниках, оперируя сведениями, полученными будто бы из анализа открытых материалов. Профессионал! Это не Хрущев, который в эмоциональном порыве мог свой башмак в ООН демонстрировать да кузькину мать вспоминать…»

В Джоне вдруг забурлила давняя злость на русских. Спрятанная где-то глубоко в подкорку, она уже давно клокотала и была готова вырваться наружу, и сдержать ее было ох как непросто. Эти медведи перестали быть советскими, но еще остались имперско-русскими.

Но, обуздав эмоции, он продолжил:

– Вся разница в том, что Пакистану мы доверяем как своему проверенному во время войны в Афганистане союзнику, а Иран – черная дыра с неуправляемыми политическими процессами, непредсказуемым режимом и неадекватными религиозными фанатиками-лидерами.

– Может быть, оно в некоторой степени и так, но союзники приходят и уходят, а глобальные интересы остаются, – заметил Гарушкин.

– O’kay. На этом фундаменте стоит весь мир и строится вся международная политика.

Беседа длилась значительно дольше запланированного времени и могла бы продолжаться, но пора было подводить итоги.

– Считаю, мы не зря потратили три с половиной часа. – В финале встречи Джон вновь взял на себя инициативу. – Могу я информировать свое руководство, что мы пришли к согласию и договорились о главном?

– Насколько я понимаю, выбора у нас нет. Президентские поручения не обсуждают, а выполняют.

– Вот и прекрасно, – американец довольно потер руки. – Я думаю, что все технические детали выполнения нашей миссии мы обдумаем самостоятельно, затем обсудим их и согласуем по телефону. Кстати, уже есть договоренность, что между нашими кабинетами будет действовать защищенная линия телефонной спецсвязи. По другим средствам связи – никаких разговоров на эту тему.

– Разумеется.

Оба разведчика – профи экстра-класса – с полуслова понимали друг друга и не заморачивались на мелочах.

– Рад был нашему личному знакомству. – Джон умышленно сделал смысловой акцент на слове «личному» и протянул Гарушкину руку.

– Взаимно, – лаконично ответил Николай, пожимая узкую и жесткую ладонь собеседника.

* * *

«И все же, не ввязываемся ли мы в глобальную авантюру, не подставляет ли нас Дядя Сэм, исповедующий законы Макиавелли? – продолжал размышлять Гарушкин, выезжая на «Ауди» из ворот американского посольства. – Подумать только, всего несколько лет назад мы с Соединенными Штатами были непримиримыми врагами, готовыми не на жизнь, а на смерть воевать друг с другом. А сегодня становимся друзьями-заговорщиками. Хотя почему сегодня? Тайная дипломатия всегда исходила из простой, очевидной, даже банальной, но очень важной мысли: у государств нет постоянных друзей и врагов, есть лишь собственные интересы. В политике именно они становятся во главу угла. В тридцатые годы, когда Советский Союз был фактически в мировой политической изоляции, пришлось поддерживать довольно тесные дипломатические и экономические отношения с фашистской Германией. Можно сказать, два отвергнутых миром государства вынужденно заключили временный союз. В годы Великой Отечественной войны нужно было выстоять и победить Третий рейх, и СССР пошел на союзнические отношения с американцами, англичанами и французами – непримиримыми классовыми врагами, «эксплуататорами трудового народа», которые всего за два десятка лет до этого воевали против молодой Советской республики. А после войны всем социалистическим лагерем Восточной Европы, Кубой, Северной Кореей, Вьетнамом, Китаем и еще Бог знает с кем сообща рыли яму мировому империализму…