Читать книгу - "Цезарь в тесте - Иван Дубинин"

Я застыла в недоумении. Первой заговорила баба.

— Ты кто? — злобно спросила она.

— Я — Столик, — вырвалось у меня.

Они переглянулись.

— Ясно. А кроме мебели, дома кто-нибудь есть?

— Нету.

— А Надежда где?

— На работе.

— Ладно, подождём, — сказала она и, отодвинув меня, ринулась в квартиру. За ней последовали старик с козой.

— Постойте, а кто вы такие?! — опомнилась я.

— Мы — её родители, — заявила наглая бабища, тем самым подчёркивая своё право распоряжаться здесь.

— Но они у неё… умерли.

— Мы ей через Сенечку родители. Её мужа. Вот приехали погостить и Москву посмотреть ещё раз.

— А куда же вы с козой? — растерялась я.

— Мне без неё никак нельзя, — забеспокоился старикашка. — У меня — сигма!

— Что у Вас, простите?

— Сигма у него! Сигмовидная кишка воспалённая, — пояснила баба, и старичок согласно закивал головой. Видно, в семье у них верховодила она. — Что не поест — сигма ноет и чешется. Только козьим молоком и спасается.

— Только и спасаюсь, — подтвердил обладатель аллергической кишки.

В прихожей их встретила вся наша свора. Даже кошки вышли, привлечённые шумом. Коза замерла на пороге. Лада радостно завиляла хвостом, Жуля села на задницу от удивления, раскрыв пасть, Стрейчел внимательно разглядывала пришельцев. Кошки дружно выгнули спины, а Тамик радостно подпрыгнул и гавкнул. Коза испуганно подалась назад, и из неё на пол посыпались чёрные горошины.

— Моничка, Моня! Успокойся, деточка! — склонился к ней старик.

— Давайте её лучше на балкон, — предложила я.

— Да, да, — согласился он. — Там ей будет хорошо.

И мы с ним поволокли её к месту временного обитания. Собаки, было, ринулись за нами, но я приказала им рассосаться по квартире, и они неохотно, правда, но подчинились.

— А ты здесь, чай, в прислугах у них? — спросила меня баба, когда мы вернулись. Она расхаживала по квартире, всё разглядывая.

— Я — Надина сестра, живу временно с ними, — слукавила я, чтобы немного сбить спесь с этой нахалки.

— Сестра? Что-то не припомню такую.

— А я от третьей жены нашего второго отца.

Баба сморщила лоб, пытаясь осмыслить сказанное, но тут же оставила это безнадёжное для себя занятие.

— Тебя-то как по-настоящему зовут?

— Евстолья.

— Хорошее имя, — одобрила бабка. — А то всё — Анжелики, Вероники… Ежевики. Меня величай Серафимой Гавриловной. А его — Спиридоном Афанасьевичем.

Старик молча поклонился.

— Ну, давай, показывай нашу комнату.

Я повела их в гостевую.

— Вы тут располагайтесь, а я — сейчас.

Первым делом я убрала «козикаки», потому что баба не удосужилась сделать это. Теперь гостей надо было чем-то покормить. Хоть и незваные-нежданые, но не выгонять же? Только вот что им подавать? У деда — сигма, а что у бабы? Может, печень?

Вскоре они заявились на кухню. Серафима Гавриловна в красном вельветовом халате, а Спиридон Афанасьевич в синем спортивном костюме.

— Вы, наверное, с дороги проголодались? — спросила я. — Что будете кушать?

— У меня — сигма! — сказал дед.

— Так что, вообще ничего не будете?

— Сейчас Фимочка сдоит Моню, и я попью молочка с хлебушком.

— А Вы, Серафима Гавриловна? Может, у Вас печень или поджелудочная железа?

— Нет, не переживай. Со мной ты горя не будешь знать. Я гостья не привередливая, употребляю всё подряд. Только вот у меня проблема с движением во время еды.

— Как это?

— Ну, когда ем — не могу остановиться.

Да, подумала я, невольно глядя на её выдающийся живот, судя по всему, стоп-кран у неё сломался давным-давно.

Пока она доила козу на балконе, а потом мылась в ванной, мы со Спиридоном Афанасьевичем беседовали на кухне.

— Моничка — моя спасительница, я её так люблю, — рассказывал обожатель козьего молока. — Раньше как было? Поем чего, особенного копчёного или острого, левый бок раздувает и чешется где-то там внутри. Я и сверху живота пробовал чесать, и со спины, раздираю кожу, а достать не могу. Виктор Степанович, доктор наш, говорит:

— Это у Вас, Спиридон Афанасьевич, сигма возмущается. Надо её ублажать.

— А как? — спрашиваю.

— Не есть то, что ей не нравится.

— Откуда же я знаю?

— Как откуда? Поели — чешется, значит, не то.

Я две недели экспериментировал. Уже весь дом про мою сигму узнал, переживает народ. Мы в районном центре живём, дом у нас хоть и пятиэтажный, но на два подъезда, все друг друга знают. Советуют, приносят на пробу продукты. Ничего не подходит. Отощал весь, правда, и кишка моя немного успокоилась. Я её уже напрямую спрашиваю: «Сигмочка, ну, что тебе надо? Подскажи!» И вижу ночью сон. Вроде, пью я из кувшина молоко. И так хорошо мне, такое блаженство в животе! Я даже проснулся. Губа нижняя трусится, слюна катится. Молочка хочется! Так пробовал же! И магазинного, и домашнего. Дует, как в трубу.

— А оно разное бывает, — советует доктор. — Вы козьего попробуйте. Очень целебное.

— И, Вы не поверите, Евстолья, как только я этого молока выпил, сигма моя так сладко потянулась и блаженно заурчала: «О-о-о! Во-о-от!»

— Так Вы что, на одном молоке сидите? — удивилась я.

— Нет, конечно, ем и другое понемногу. Но, если что не так, сигма сразу даёт о себе знать.

Спиридон Афанасьевич помолчал, потом продолжил рассказ.

— У нас возле дома есть хозпостройки, типа сарайчиков, там мы Моню и держим. А оставлять ее ни на кого нельзя. Наша козочка только Серафиме и даётся. Ох, беда мне была однажды. Фиму в больницу положили, поносом исходила. Целый день ничего не ела! Я думал, она с тоски умрёт. Потом, когда кушать стала, сразу повеселела. А я дома один. И Моню доить надо! Я к ней и так, и эдак, не подпускает и всё! Ладно, думаю, я тебя обхитрю. Пошёл в дом, надел Фимин халат, в котором она к козе ходит, повязал платок и направляюсь в сарай. А тут, как на грех, друзья-пенсионеры вышли в домино поиграть. Прямо, застыли все.

— Ты чего это, Афанасьич, — спрашивают, — переориентировался, что ли?

А баба Шура с первого этажа поясняет им:

— Это он, видать, так за Серафимой скучает.

— Вы тут козла забиваете, — рассердился я на них, — а меня уже там коза добила! Вот, проявляю находчивость. Маскируюсь под хозяйку.

А упрямица, по-видимому, знакомый запах учуяла и впрямь успокоилась. Я с боку пристроился и только взялся руками за дойки, как Моня повернула голову ко мне и так на меня посмотрела! У меня руки и опустились. Засмущался, как перед девкой. Так вот с грехом и стыдом пополам три дня отдоил, пока бабку мою не выписали.