Читать книгу - "Дело дрянь - Марина Серова"

— Выписывайте, — кивнула я. И посмотрела на доктора, который опять повернулся ко мне.

— Мы и выпишем, если не будет осложнений, — кивнул он, все еще рассматривая меня со странным любопытством. Двое в штатском переглянулись.

— Простите, лейтенант Иванова, — сказал один из них, делая шаг вперед, — меня зовут Сергей Ефремович Горбатенко. — Он вытащил из-под пиджака корочки, которые я не стала подробно рассматривать, остановившись взглядом на его плоском, как блин, обрамленном тоненькой рыжей бородкой лице. — Если хотите, я сейчас расскажу вам, что и как произошло, а потом задам несколько вопросов. Конечно, если вы для этого нормально себя чувствуете.

— Слушаю, — сказала я, сообразив, что лейтенантом меня назвали потому, что в выданном документе фигурировало именно это звание.

Кажется, в голове наконец-то установился необходимый порядок, и теперь я с ужасом вспомнила происшедшее в самолете. Я внезапно поняла, что чудом осталась жива, и только теперь до меня дошел смысл изумленных взглядов присутствующих здесь людей.

— Господи! — воскликнула я, приподнимаясь на кровати и испытывая странное чувство нереальности. — Как же я осталась жива?!

— Вот и мы этому, извините, удивляемся, — произнес Сергей Ефремович Горбатенко, — потому что в живых из всех пассажиров и членов экипажа остались двадцать два человека, причем ни одного из них с состоянием лучше, чем тяжелое. Травмы разной степени и в разном количестве абсолютно у всех. И только вы — целехоньки!

— Понимаете, — вступил в разговор второй, более подтянутого и интеллигентного вида, в очках, лет сорока восьми—пятидесяти, — при авиакатастрофах это очень маловероятно.

— Да при них, мне кажется, вообще никто не выживает! — перетряхивая все свои познания по данному вопросу, удивилась я. — Как же так получилось?

— Дело в том, — отозвался второй, — что в данном случае имела место не авиакатастрофа в прямом смысле этого слова, а только факт нескольких поломок, благодаря которым посадка произошла очень неудачно, но все-таки произошла. При этом дополнительных, механических взрывов было всего два, оба очень локальные, а начавшийся в трех местах пожар потушили уже через двенадцать минут после посадки.

— Подождите, — попросила я, — так что же там все-таки случилось?

— Сейчас над этим работают эксперты, — ответил Ефремович, пожимая плечами. — Скорее всего бомба, террористический акт очередной…

— Как вы можете! — почти прошипела женщина-врач. — Очередной!..

Пожилой коллега также посмотрел на Горбатенко с укоризной.

— Понимаете, — принялся объяснять он, — сейчас вскрыли «черный ящик» и часа через два составят первичную схему. То есть первую гипотезу, основную. Но я был на месте происшествия, в общем-то, все и так ясно.

— Ну?

— Один из летчиков пришел в сознание и рассказал комиссии о том, что стюардесса обнаружила бомбу с часовым механизмом и они успели обезвредить ее. То есть они отключили основную взрывчатую массу от взрывателя и спрятали ее в сейф. Но взрыватель все равно сработал, там был, наверное, тротил или другая взрывчатка, это неважно; важно, что взрыв был довольно серьезный, и те, кто находился рядом, погибли. Вспомните, пожалуйста, лейтенант, что вы слышали, видели и чувствовали в процессе падения?

— Я спала и проснулась, наверное, от взрыва, — ответила я, до сих пор не совсем придя в себя от пережитого ужаса и сознания того, что едва-едва, каким-то невероятным чудом осталась жива и, главное, цела!

— Вспомните, пожалуйста, — настаивал пожилой. — Сразу же после взрыва что было?

— Такое чувство, что заложило уши. Наверное, он был очень громкий, и я оглохла на некоторое время… — Я остановилась, увидев, что он отрицательно качает головой. — А что тогда?

— Разгерметизация и перепад давления. — Они с Горбатенко переглянулись.

— А дальше? — спросил пожилой.

Я вкратце рассказала им все, что помнила, в том числе и про внезапное отключение сознания в самом конце — при ударе.

— Это нервный срыв на фоне нарастающего давления, — объяснял врач, заботливо поднося к моим губам стакан горьковатого травяного напитка.

— Пустырник, валерианка, — определила я. — То есть от этого взрыва, — уточнила, допив поистине целебную смесь, успокаивающую нервы, проясняющую голову и даже слегка приглушающую боль, — и произошла разгерметизация, потом пожары и два, как вы сказали, мелких локальных взрыва внутри самолета?

— Да, — ответил Горбатенко. — Пилоты почти дотянули самолет до посадочной полосы, но прямо над ней, метрах в пяти, отказали все сервомеханизмы, и самолет буквально упал на полосу. Вот от этого удара и произошло больше всего смертей и ранений. Да еще и пожары, — он махнул рукой.

Врачиха, бледная, наклонилась над моим делом и что-то там писала.

И только тут, в полной тишине, я вспомнила о моем бедном, страшненьком и беззащитном Заморыше.

— Послушайте! — воскликнула я. — Со мной в рейсе был котенок, рыженький такой! Его зовут Заморыш, никто не знает, не видел?..

Это было практически безнадежно, но врач пообещал мне позвонить спасателям, которые работали у самолета в первые полчаса, освобождая из-под мешанины железа и пластика останки пассажиров и экипажа.

И примерно через три часа мне стало известно, что первым из дыма затухающего пожара на белый свет выбрался не человек, а рыжий котенок, орущий, по словам спасателей, громче, чем не заглушенная в спешке аварийная сирена.

По словам тех же спасателей, его схватили и оттащили, а затем кто-то всунул его в руки находящейся поблизости девчушке, кажется, студентке. Кореянке, что ли, — в общем, восточного типа.

Я вздохнула и мысленно решила, что так оно, наверное, и лучше. Заморыш пережил, как и я, очень страшные моменты и едва остался жив. Со мной котенку грозят и другие опасности, а девушка-студентка наверняка сможет позаботиться о нем гораздо лучше…

…В общем-то, меня быстро оставили в покое, вернув все документы и две мои сумки (багажное отделение почти не пострадало, там был только один пожар, который моих вещей не затронул).

В восемь вечера меня уже выписали из больницы, причем Парфимов успел позвонить дважды, больше всего ошеломленный не тем, что вообще случился этот странный, непонятный теракт, и даже не тем, что я осталась жива, а тем, что цел и невредим его бесценный телефонный аппарат.

Приняв от меня неподробный отчет и несколько версий происходящего, он пообещал, что костьми ляжет, а версию о причастности устроителей теракта к моему нынешнему заданию проверит, чего бы это ему ни стоило.

Я зашла в аптеку и купила выписанных лекарств, всяких мазей на предмет натирания прошибленных до кости и дальше мест, взяла товарные чеки и спрятала их на дне специально приготовленного непромокаемого пакета.

Злорадство, с которым я сделала это, показало мне самой, что первоначальный шок от происшедшего уже прошел и я начинаю стремительно оживать.