Читать книгу - "По рукоять в опасности - Дик Фрэнсис"

— Если ты любишь меня, — говорила она Александру Кинлоху, — живи в Ламборне.

И я прожил с ней в Ламборне почти шесть месяцев и за все это время не написал ни одной хорошей картины.

— Ничего, — утешала она меня поначалу, — женись на мне, и все будет хорошо.

Я женился на ней и через некоторое время ушел от нее. Эмили никогда не называлась моим именем, а стала просто миссис Кокс.

И вот теперь я снова здесь, и Эмили снова спрашивает меня:

— Нет, все-таки — что ты делаешь здесь?

— У Айвэна был сердечный приступ. Эмили нахмурилась:

— Да, я читала об этом в газетах. Но он уже поправился, разве не так? Я звонила туда, и твоя мать сказала мне, что оснований для беспокойства больше нет.

— Он все еще нездоров и просил меня присмотреть за его лошадьми.

— Тебя? Присмотреть за ними? — удивилась Эмили. — Ты же в этом ничего не смыслишь.

— Он только сказал...

Она пожала плечами и перебила меня:

— Ну, тогда все в порядке, и ты можешь быть спокоен.

Отвернувшись от меня, она пошла к двери, возле которой кто-то из конюхов поставил ведро воды. У Эмили были темные волосы, подстриженные так, что охватывали ее голову, как шапка. Женщины с такой фигурой, как у Эмили, лучше смотрятся в брюках. Мы с ней родились в одном городе и чуть ли не в один и тот же день. И в двадцать три года без колебаний вступили в брак. Она всегда оживленно, с энтузиазмом говорила, что с годами усиливается чувство ответственности и стремление к успеху. Я, влюбленный, восхищался ее неиссякаемой энергией, но эта энергия поглощала и подавляла мою собственную. Даже если бы я до сих пор любил Эмили, то все равно не смог бы смириться с присущей ей привычкой командовать. Мы ссорились бы, если бы я остался с ней, и враждовали бы, если бы я когда-либо попытался вернуться. Для нас лучше всего было сохранять нейтралитет и не соперничать. С тех пор, как я ушел от нее, мы встречались всего четыре раза, но не в Ламборне. И никогда не оставались наедине друг с другом.

Айвэн держал в конюшне у Эмили трех лошадей. Эмили показала мне двух ничем не примечательных гнедых и одну — светлую, яркую гнедую. Это и был Гольден-Мальт. Его броская «внешность» немного встревожила меня. Белые носки на передних ногах и яркое белое пятно под ноздрями — большой плюс для рекламы пива. Но не так-то просто упрятать такую лошадку, чтобы никто ее не нашел.

— Он заявлен на «Золотой кубок короля Альфреда», — с гордостью сказала Эмили, похлопав Гольден-Мальта по лоснящейся шее. — Айвэн хочет выиграть скачки, которые сам же и спонсирует.

— А выиграет?

— Выиграет? — Эмили скривила губы. — Это не просто скачки. Гольден-Мальт будет участвовать в них ради того, чтобы его ценность стала еще выше. Он не может опозорить самого себя. Ставки выше этой — нет.

— Я уверен, он оправдает возлагаемые на него надежды, — рассеянно отозвался я.

— Что у тебя с глазом?

— Кое-кто напал на меня. Она еле удержалась от смеха.

— Хочешь чего-нибудь выпить?

— Хорошая мысль.

Я вошел следом за Эмили в ее дом. Мы прошли кухню, которая была одновременно и жилой комнатой, потом — превосходно обставленный офис и вошли в большую гостиную, где Эмили принимала владельцев лошадей и, как мне показалось, возвращающихся после долгого отсутствия мужей.

— Как раньше — «Кампари»? — спросила она, готовая взять поднос, на котором стояли бутылки и стаканы.

— Все, что угодно.

— Добавить немного льда?

— Не утруждай себя, — сказал я, но она все же вышла на кухню.

Я прошелся по комнате. Ничто здесь за прошедшие годы не изменилось. Все те же обитые клетчатой шерстяной материей диваны и темные дубовые столы. Я остановился перед висевшей на стене картиной. Откуда-то слева налетает порывами ветер, серебристая полоска моря на заднем плане, гонимые ветром, несутся вдаль серые облака. Двое игроков в гольф, упрямо подставляя лица ветру, неутомимо — и неукротимо — тянут за собой тележки с клюшками для игры. А на переднем плане, где длинные, сухие стебли травы вот-вот сорвет и унесет ветром, лежит маленький белый мячик, еще невидимый игрокам.

Я подарил эту картину Эмили как своего рода предложение о перемирии. Это была одна из моих первых картин, написанных в хижине после ухода из Ламборна. В эту минуту во мне с прежней остротой пробудились те чувства, которые я испытывал, когда наносил на холст краску, чувство вины и радость от того, что обрел свободу.

— Один из моих клиентов, — услышал я за спиной у себя голос Эмили, — приезжал несколько дней назад со своим другом, и тот, как увидел эту картину, так с порога и говорит: «Это Александр, я угадал?»

Обернувшись, я увидел, что Эмили принесла из кухни два стакана со льдом и стоит, глядя на картину.

— Там есть твоя роспись, — сказала она. — «Александр» — и только.

Я кивнул:

— Да, я всегда только так расписываюсь, ты знаешь.

— И больше ничего?

— Хватит и этого. Слово «Александр» достаточно длинное.

— Во всяком случае, мой гость сразу узнал автора. Я очень удивилась, но он оказался не то искусствоведом, не то критиком и видел многие твои работы.

— А ты не помнишь его имени? Эмили пожала плечами:

— Нет, не помню. Я сказала ему, что ты всегда рисуешь игру в гольф, а он возразил, что для тебя главное — не просто игра как таковая, а упорство человеческого духа.

«Ого!» — подумал я и снова спросил:

— Как его имя? Постарайся вспомнить.

— Говорю тебе, не помню, забыла начисто. Я же не знала, что скоро увижу тебя, верно? — Она подошла к подносу с бутылками и налила «Кампари» и содовой в стакан со льдом. — Он еще сказал, что из тебя может получиться большой художник. Ты владеешь приемами мастерства и способен дерзать, ну и еще что-то такое в том же духе. Надо же! Дерзать! Какое дерзание нужно, спросила я его, чтобы рисовать игру в гольф? А он сказал, дерзание нужно для успеха в любом деле. И в тренинге лошадей — тоже.

— Прошу тебя, вспомни все-таки его имя.

— Вот привязался! Да не помню я. И не вспомню. Ну, он такой маленький, кругленький. Я сказала ему, что была знакома с тобой лично, а он пустился рассуждать о том, как удались тебе вон те крохотные красные крапинки на стеблях сухой травы — вот здесь, на переднем плане.

— Он сказал тебе, почему?

— Нет. — Эмили наморщила лоб. — Тут, помнится, мой клиент завел со мной разговор о своей лошади.

Она налила в свой стакан джина с тоником, села на диван и движением руки предложила мне сесть рядом с ней. Странное чувство испытываешь, оказавшись гостем там, где когда-то был хозяином. Дом всегда принадлежал Эмили, так как был завещан ей отцом, но когда я жил здесь, у меня было такое ощущение, будто это мой дом.