Читать книгу - "В лесной глуши - Эухенио Фуэнтес"

Старуха изобразила подобие улыбки, едва приоткрыв рот, и по лицу ее побежали морщины. На секунду, когда он склонился перед нею, чтобы пожать руку с маленькими овальными часами из чистого золота, она показалась ему более старой, чем выглядела. Должно быть, ей было лет семьдесят, но, даже сидя в глубоком кресле с высокой спинкой, она производила впечатление статной женщины. Белое лицо выделялось на темном фоне кресла, и в этом была какая-то изысканность, для которой Купидо не нашел другого определения, кроме как «аристократическая». Тонкие и седые, как паутина, волосы были собраны в пучок высоко на затылке, но он совсем не казался строгим. Серьги гармонировали с бусами – украшения из старинного золота, изготовленные весьма причудливо, таких сейчас уже не делают; детектив вспомнил, что видел похожие на своей матери в дни, когда с самого дна сундуков доставали фамильные драгоценности и тяжелые старые костюмы, а извлекались они на свет божий только по большим праздникам. Донья Виктория же носила их как нечто повседневное, и ценность украшений абсолютно ее не интересовала. Она была в черном, но на ней этот цвет не казался траурным.

– Хотите что-нибудь выпить? Портвейн, рюмку коньяку?

– Коньяк, благодарю.

– Октавио, будь добр.

Человек, представившийся: «Октавио Эспосито, очень приятно», – сидел немного поодаль, на втором плане; он снова встал и подошел к темному серванту, стоявшему в глубине большой залы, налил коньяк в рюмку, а две маленькие рюмочки, украшенные позолоченной филигранью, наполнил портвейном, затем поставил их на поднос, покрытый вышитой салфеткой. Купидо увидел на уголке инициалы доньи Виктории. Все в этом доме – каждая вещь, каждое украшение, – казалось, имело ценность само по себе, независимо от обрамления: начиная от идеально вытесанных камней фасада и кончая залой, где старинная мебель безупречно сохранилась, потому что ее часто полировали воском; от огромной бронзовой хрустальной люстры, где не хватало одной подвески, до мраморных лестниц, ступени которых, по слухам, были сделаны из могильных плит с затопленного кладбища.

Донья Виктория подождала, пока детектив поднесет коньяк к губам, и начала медленно пить свой портвейн. Эспосито сидел перед высоким окном, и Купидо разглядел язвы на его нижней губе, характерные для герпеса. Это было первое в нем, что привлекло внимание сыщика, и он удивился, потому что всегда смотрел в глаза собеседнику; только животным, которых он боялся, Рикардо всегда сначала смотрел в пасть. Эспосито был высок, худощав и немного бледен. Носил очки в металлической оправе, которые в сочетании с бледной кожей придавали ему грустный вид семинариста, посвятившего себя учебе и лишенного какого бы то ни было общения.

– Полагаю, вам уже сообщили, что я – одна из главных подозреваемых в деле об убийстве этой девушки, – прервала тишину донья Виктория, ставя свою рюмку на стол.

Детектив молчал, раздумывая, должен ли врать.

– Не такими словами, – ответил он.

Донья Виктория снова напустила на лицо полуулыбку, будто это и ожидала услышать. Между тонкими губами на мгновение блеснули зубы, слишком белые для того, чтобы быть настоящими.

– Вы к тому же еще и весьма учтивы. Меня об этом не предупредили. Но я прошу: пусть ваша вежливость не помешает нам быть искренними. Я хорошо знаю этот город, – сказала она, кивнув головой в сторону окна, – и знаю, что половина его обитателей указывает на меня пальцем. Они никогда меня не понимали. Вам уже, конечно, сказали, что раз я осмелилась сделать все то, что сделала, то не остановлюсь и перед убийством, особенно теперь, когда, после двадцати лет, долгий конфликт наконец близок к разрешению.

– Близок к разрешению? – переспросил Купидо. Он был восхищен гордостью и сильным характером этой женщины, которая в течение двух десятилетий боролась с двумя министерствами, чтобы у нее не отняли то, что она считала своим, чтобы остаться на земле, где родилась, на земле, кормившей двадцать поколений ее предков. Должно быть, подумал он, поколения накапливают гордость так же, как копят богатства, а потом передают и то и другое потомкам.

– Да, все вот-вот разрешится, – сказала она, глядя в окно.

Дневной свет отражался от наружных беленных известью стен и проникал в залу через белые занавески, освещая лицо, которое детектив видел в профиль. Наверное, в молодости она была очень красивой женщиной, судя по сохранившемуся цвету кожи и блестящим карим глазам.

– Но они не знают, что мы проиграем, – добавила донья Виктория. – Двадцать лет боев, и все-таки мы проиграем. Если бы здесь это знали, никто бы не выдвигал в мой адрес таких абсурдных обвинений. Они ждут, пока мы проиграем, чтобы превратить нас в мучеников. Так всегда бывает. Этот город никогда не изменится.

– Не говорите так, – вмешался Эспосито. – Нельзя предсказать решение суда.

Он встал со своего места и подошел к донье Виктории. Та взяла его за руку и посмотрела на него с нежностью, будто благодаря за то, что он верит в успех.

– Никогда до сих пор у нас не было таких шансов. В первый раз мы имеем дело с беспристрастным судом. Вы разбираетесь в законах? – спросил Эспосито сыщика.

– Нет, – ответил тот, хотя с точностью помнил каждый из пунктов своего старого обвинения.

– Люксембургский суд чуть больше года назад принял нашу апелляцию, учитывая, что весь процесс экспроприации изначально противоречил закону. С самого начала он был противозаконен, если не сказать – преступен, поэтому суд должен быть на нашей стороне. Это единственно возможное решение, – сказал Эспосито, энергично двигая своими больными губами.

Донья Виктория слушала, печально улыбаясь, она знала, что быть правым не всегда означает быть победителем. Затем она повернулась к Купидо и спросила:

– Вы знаете, что я была знакома с вашим отцом?

– Нет, я этого не знал, – отозвался тот, удивившись.

– Он организовал для меня путешествие на той прекрасной немецкой моторной лодке, которую перебрал от гайки до гайки. Он был великим человеком. И очень тактичным. Я просила его, чтобы он никому не рассказывал о той истории, и теперь вижу, что даже его сын ничего не знает. Я очень благодарна ему.

Детектив промолчал. Теперь он понимал, почему донья Виктория назначила ему встречу в своем доме, не дожидаясь, пока он сам приедет поговорить с ней.

– Я позвала вас, чтобы рассказать то, о чем, думаю, вам неловко спрашивать. Можете не терять времени, выясняя, видел ли кто-нибудь нас тем утром, или где мы были, когда убили девушку. У нас есть алиби. Кажется, это так называют, верно?

– Да.

– Какое некрасивое слово. К тому же так легко устроить себе это самое алиби. Мы были в нашем мадридском доме. Октавио утром пошел сдать анализ крови в лабораторию. Это вам будет очень легко проверить. Мы были в двухстах пятидесяти километрах от заповедника, поэтому я бы не хотела, чтобы вы допрашивали нас, как лейтенант. А так – двери моего дома всегда для вас открыты.