Читать книгу - "Тайна Шампольона - Жан-Мишель Риу"

— Скажите мне, рыцарь, чего еще я не знаю или не вижу.

— Остановимся пока на этом. Я надеялся на искреннюю беседу между двумя людьми, чей возраст предполагает мудрость. Но я вижу, что вы защищаете своего генерала и что вы отвергаете доверие, которое я вам оказал. Посему мне нет никакого смысла продолжать. Однако знайте: вы идете навстречу неожиданностям, большим несчастьям и очень серьезным неудачам. И даже хуже.

Казалось, Гомпеш опечален. Но перед нашим расставанием он снова заговорил:

— Не забывайте также: Ватикан — а он очень плохо относится к Бонапарту — никогда не оставит вас в покое. А он, поверьте, располагает гораздо большими средствами, нежели вы думаете. Остерегайтесь.

Не приходилось сомневаться, что Гомпеш передаст слова Бонапарта в Ватикан и — это уж точно — в Англию: экспедиция была связана с проектом завоевания, которое не остановится на одном лишь Египте. И все же каковы намерения французского генерала? Иерусалим, Дамаск? А что потом?

Совсем как Гомпеш, все строили свои гипотезы. И не ожидали ничего хорошего. Неуверенность заставляла вражеских стратегов видеть в Бонапарте нового Александра Вели-, кого или человека, подобного Аттиле, и оттого лишь отчаяннее стремились разрушить его планы. Чего бы это ни стоило. Всеми возможными средствами, в том числе военными и тайными. Надо было исключить присутствие Франции на Востоке, и тут махинации ее многочисленных противников могли выходить за пределы чисто военной операции.

Если мне хватить времени, я это докажу, продемонстрировав их печальное и грозное воздействие на расшифровку письменности фараонов.

Я думаю, именно на Мальте, июньским вечером 1798 года, это научное предприятие превратилось в глазах наших врагов в нечто чрезмерно значительное с точки зрения дипломатической, политической и религиозной.

Сейчас, в 1818 году, когда иероглифы по-прежнему отказываются раскрыть свою тайну, война, что началась двадцать лет тому назад, бушует еще сильнее, чем прежде. И Ватикан не последний, кого это интересует. Какова же реальная роль его секретных эмиссаров, неизменно следивших за развитием нашего дела и пытавшихся ему воспрепятствовать? Боюсь, я не успею ответить на этот вопрос до своей смерти. Надеюсь, Орфей Форжюри и Фарос-Ж. Ле Жансем решат эту часть загадки.

Но давайте вернемся к экспедиции или, точнее, на Мальту.

Опасность, каковую представлял собой Бонапарт, казалась англичанам столь большой, что они решили любой ценой положить этому конец. Среди их методов, о которых пойдет речь, возвращение себе Мальты был одним из самых главных. В результате в сентябре 1800 года Нельсон — опять Нельсон! — захватит остров.[53]Ничто не заставит отступить англичан, презирающих соглашения, в том числе и Амьенский договор 1802 года,[54]ничто не сможет противостоять их упрямому желанию вернуть себе остров. Эти превратности судьбы сильно помешают осуществлению идей Бонапарта с их темными поворотами, что тогда оставались неведомы мне.

* * *

18 июня 1798 года, отправляясь с Мальты, я погрузился на «Восток». Таким образом, я оказался на борту корабля, на котором плыл Бонапарт, окруженный близкими ему офицерами.

Обстановка здесь сильно отличалась от обстановки на «Отважном», где многие жаловались на отсутствие удобств и тесноту, принуждавшую ученых жить вместе с военными.

Солдаты полагали нас громоздким грузом, что лишь перегружает корабли балластом и тормозит их боевой ход. Некоторые из нас переносили это с трудом и жаловались буквально на все. Виллье дю Терраж,[55]блестящий ученик Политехнической школы и один из наилучших ученых нашей экспедиции, все свое время проводил в сетованиях и причитаниях. Отсутствие пресной воды, жалкая пища, отвратительные повадки солдат, теснота кают, распутство, бесконечные игры в бульотт и брелан[56]— все, по его словам, было ужасным, отвратительным.

— Примириться с этим невозможно! — ворчал он.

При этом он угрожал вернуться.

— Как? Прыгнув в море? — иронизировал географ Жакотен.

— Надо было выгрузиться на Мальте, — ругался Фарос. — Но теперь уже слишком поздно.

— Спокойствие, господа. Скоро мы будем на месте.

Бездействие угнетало больше всего.

Во время нескончаемых тайных собраний я пытался, как мог, успокоить воспаленные умы. Я говорил от имени Бонапарта. Я придумывал научные предприятия, которые нас ожидали. Я старался выиграть время, встречаясь с учеными тет-а-тет и выслушивая их жалобы. Для этого между кораблями была установлена система челночного обмена. Как только ветер ослабевал, легкие лодки, более подвижные, чем боевые корабли, сходились к «Востоку». Потом ученых поднимали на борт в специальных сетках. При этом все спешили на палубу в надежде увидеть, как кто-нибудь из этих акробатов свалится в море. Некоторые ученые сохраняли благоразумие, коротая время за рисованием или чтением. Некоторые вспомнили, что они еще и преподаватели. Преподавание с моряками — тяжелый труд. В обмен на уроки чтения те обучали своих преподавателей не самым академическим способам выигрывать в карты. Так и проходило время.

По вечерам Бонапарт собирал на просторной палубе «Востока» нечто вроде института, составленного из ученых и офицеров, и этими заседаниями, следуя своей привычке, сам и руководил. Там говорили обо всем. Иногда его охватывала меланхолия. Он думал о Жозефине, и воспоминания умиляли его сердце. Женщины — для всех хороший повод высказаться. На эту тему генералы всегда рассуждали весьма охотно. В противном случае они предпочитали спать. Пользуясь сном военных, Бонапарт говорил о Востоке — то была его излюбленная тема. Он был неутомим, рассказывая приближенным о готовящемся предприятии. Он пытался нас убедить, что экспедиция не ограничится войной против англичан. Что Аравия и Сирия тоже входят в планы, что, когда это станет возможно, завоеватель поведет нас к воротам Азии, где баядерки,[57]эти священные танцовщицы, будут чудесными запахами дурманить отдыхающих воинов.