Читать книгу - "Полукровка. Эхо проклятия - Андрей Константинов"

— Да уж какие там подвиги и какие такие особенные люди? Везде все, в общем-то, одинаковые.

— Ах, молчи, что говоришь! — в сердцах воскликнула Карина, и было непонятно, относится ли ее восклицание к смыслу сказанного или к движениям губ, мешающим ей работать. — Одинаковые?! А ты знаешь, например, что и принцесса Диана на шестьдесят вторую часть — армянка?! — На Диану Самсут отреагировала весьма вяло. — Да что там Диана. Ладно, бог с ней! А вот то, что наш великий полководец Александр Васильевич Суворов — армянин не на какие-то там части, а ровно наполовину!

— Как? — ахнула Самсут, испортив десять минут Карининого труда.

— А вот так! Мать у него была чистокровная армянка, Роза Манукян. И она ему так много рассказывала о своих предках, что в двенадцать лет Суворов даже сбежал из дома, чтобы посмотреть на могилы своих отцов! Конечно, его быстро поймали, но потом, уже главнокомандующим, он все-таки посетил родные места на Араксе и даже родственников нашел, дядю, кажется. — Известие о Суворове воистину ошеломило Самсут, и дальше Карина пустила артиллерию калибром поменьше, зато массированным обстрелом: — А академик Орбели, ну, тот, что в блокаду отстоял Эрмитаж!

— А я всегда думала, что он грузин…

— Нет, Самсут-джан. Он тоже наш! А Шарль Азнавур или Анри Верней? Читать любишь, а ведь тоже, конечно, не знаешь, что Анри Труайя — армянин? И у твоего любимого Эдмона Ростана дедушка тоже армянин.

— Ну, это ты врешь: он же внук наполеоновского мамлюка Рустама, турка!

— Нет, нет и нет, Рустам-то был армянином. И Мюрат, король неаполитанский, — тоже потомок карабахского армянина! Вот так и получается, что наш народ знают только по наносимым ему ударам — ведь даже ты, сама квартеронка, с высшим образованием… А, кстати, про войну, — снова вернулась к бомбардировке Карина. — Был такой генерал Мадатов, которого называли «русский Мюрат», лучший кавалерист русской армии, — так вот, он умер от скоротечной чахотки в три дня, когда осаждал одну турецкую крепость. И когда турки узнали о его смерти, то они сами предложили русскому командованию открыть на день ворота крепости, отпеть генерала в их армянской церкви со всеми военными почестями. Представляешь? И никто никого не обманул, целый день ворота были открыты, все ходили, и ничего. Такое уважение он вызывал у всех!

— А потом? — не совсем веря в такие чудеса, спросила Самсут.

— Суп с котом! Ворота закрыли и снова осаду начали. Небывалый случай в истории войн… Ну ладно, теперь смотри! — вдруг закончила Карина свои истории.

Самсут открыла глаза и ахнула.

Благодарное зеркало явило ей утонченный лик, в котором явно проступала древняя благородная кровь: тонкая горбинка носа, резные ноздри, глаза с поволокой, губы, отливавшие влажным блеском. Но, главное, помимо внешней красоты, в ее взгляде победительно сверкала красота внутренняя.

— Ну, ты прямо волшебница! — только и могла выдохнуть Самсут.

— Goh enk,[4]— важно ответила Карина и рассмеялась. — С тебя, кстати, еще бутылка «Ахтамара» для Серёжки, не забыла? Ладно, подождет. Потом, с большого наследства отдадим. А пока надевай то свое платье, а-ля пятидесятые, с открытыми плечами, и вот тебе к нему туфли. — И Карина, подтверждая свое имя волшебницы, вытащила из мешка бархатные тупоносые туфельки, расшитые лиловыми цветами.

— Ах, здорово, прямо к платью!

— Еще бы, я их давно приметила у одной своей сотрудницы и теперь специально для тебя выпросила, на день.

На этот раз Самсут просто молча прижалась к подруге. Но Карина, которая терпеть не могла всех этих «телячьих нежностей», тихонечко высвободилась и впорхнула в гостиную. Там она извлекла из своей сумочки пластмассовый пузырек из-под витаминов, со щелчком откупорила и молча вытряхнула на ладошку Самсут изящный серебряный крестик на тонкой цепочке. Та посмотрела на крестик и возвратила его подруге.

— Бери-бери, — продолжала настаивать Карина. — Я себе новый купила — золотой, с бриллиантиками.

Она расстегнула две верхних пуговки блузки и с гордостью продемонстрировала приобретение. Тогда Самсут молча отогнула ворот маечки и показала немудреный крестик темного, словно окаменевшего дерева.

— Это еще что за щепочка? — сморщила носик Карина.

Самсут промолчала, спрятала крестик, отвернулась.

— Фамильный, что ли? — поинтересовалась подруга, явно пытаясь сгладить неловкость.

— Бабушкин… — после паузы тихо проговорила Самсут.

— Ладно, раз бабушкин, тогда другое дело… — Карина убрала пузырек с крестиком обратно в сумочку. — Ну, идем, что ли?..

И уже на улице, в садике, стараясь не поцарапать прекрасные туфли, она вдруг вспомнила о никак не разгадываемой и так и не разгаданной загадке про шашлык.

— Кстати, Каринка, а что ты говорила тогда про шашлык?

— А, ты про загадку? А я все жду, когда спросишь. Что, не отгадала?

— Нет.

— И даже совсем не представляешь, что бы это могло быть?

— Ни малейшего представления не имею. А ответ имеет отношение к этому хоровацу, что ли?

— Последнее зависит только от тебя! — от души рассмеялась Карина. — Отгадка-то проста: шашлык из металла, шампур из мяса — это палец с кольцом, Самсут-джан. Так что, шашлык шашлыку рознь. Ну, ни пуха ни пера, Сумка! Э-эх, жаль, что меня с работы всего на полтора часика отпустили, а то бы я обязательно пошла с тобой. Поглядеть, что это за Хоровац такой…

И спустя десять минут на Малый проспект выплыла сногсшибательная женщина, которая, однако, села не в подъехавший «мерседес», а легкой и независимой походкой направилась прямо к станции метро.

В зарослях тростника

колышется тростиночка — это ты.

Стан твой тонок и длинен,

и стройна ты как кипарис.

Говорят, из твоей груди

бьет источник бессмертия.

Я завидую тому, кто

припадает к твоей груди и пьет.[5]

* * *

Самсут беспрепятственно прошла под тяжелыми взглядами носильщиков, охранников, портье, швейцаров и прочей шушеры, всегда густым роем облепляющей престижные гостиницы в России. Но надо было еще и найти этот икорный бар — как жаль, что она не спросила его местоположение у всезнающей Карины! Теперь броди тут неизвестно сколько… Но тут к ней с каким-то вопросом обратился коренастый японец, и, вежливо отделавшись незнанием, Самсут тут же обратилась к следующему иностранцу с вопросом про икорный бар — разумеется, на английском. Тут же выяснилось, что бар этот находился прямо перед ней.

Большинство посетителей заведения оказались, к удивлению Самсут, женщинами, причем самого разнообразного возраста — от подростков до пенсионных старушек. В душу Самсут полезли нехорошие предчувствия — слишком уж это походило на ярмарку, причем самого нехорошего толка. Заставляя себя продолжать игру в самоуверенную красавицу, она села за столик в углу, с которого, более или менее, был виден весь бар, и после долгого и внимательного изучения окружающей публики выудила взглядом всего четырех представителей мужского пола. Ими оказались два потасканных, растерянных, явно чувствовавших себя здесь не в своей тарелке мужичка и двое в смокингах, сидевшие особняком за самым дальним столиком.