Читать книгу - "У каждого свое зло - Фридрих Незнанский"

Давно известно: как день начнется, так он и покатится дальше — либо со знаком «плюс», либо со знаком «минус», и редко когда эту предопределенность что-то изменяет… То есть нельзя сказать, чтобы день для него, государственного советника юстиции первого класса Константина Дмитриевича Меркулова, начинался очень уж неприятно или, вернее сказать, необычно неприятно — все как всегда, если не считать того, что утром, стоя в пробке на Садовом, он услышал по «Авторадио» об отставке своего следователя по особо важным делам Бирюкова, занимавшегося совместно с люксембургской прокуратурой громким делом, связанным с коррупцией в высших эшелонах российской власти. То есть опять же сам по себе этот факт не был чрезвычайным, отнюдь — в чехарде последних лет с непривычной для нормальной жизни скоростью менялись даже генеральные прокуроры и министры юстиции, так что уж говорить о каких-то там следователях… Чего-то подобного он, честно говоря, ждал, но ждал несколько позже, после приезда люксембуржцев с кипой изобличающих документов. Однако снятие Бирюкова было внятным сигналом для него, Меркулова: во-первых, это именно он дал ход «кремлевскому» делу еще при прежнем Генпрокуроре и прежнем Президенте. Дал, несмотря на то что умные люди настоятельно советовали ему не высовываться (и были, надо сказать, правы! Другое дело, что он никогда умных людей не слушал и слушать не собирался). Во-вторых, Коля Бирюков вообще был его выдвиженцем и симпатией. Парень — службист, вне политических игр, надежный и неподкупный до глупости, ей-богу… И вот на тебе… Да, похоже, ему сегодня предстояла неизбежная встреча с новым шефом, с только что назначенным Генеральным, и встреча эта, судя по началу дня, могла оказаться очень… — он даже про себя не знал сейчас, как ее точнее охарактеризовать, — очень напряженной. Ну что, отставка, господин Государственный советник юстиции первого класса? Что ж, отставка так отставка. Это раньше она была бы невозможной трагедией, при соввласти, а сейчас… Сейчас, глядя на то, что поминутно происходит вокруг, не на улице, нет, улица — это само собой, это работа, — а на то, что происходит в верхних эшелонах власти, в коих и он с некоторых пор имеет свое литерное место, Константин Дмитриевич не мог время от времени не проигрывать возможные варианты завтрашнего дня, а стало быть, имел в голове и сценарий развития событий по самому худшему. Этот худший вариант выглядел примерно так: его вызывает Генеральный и приказывает прикрыть «кремлевское» дело, спустить его на тормозах. Но позвольте, говорит ему тогда он, Меркулов, — а как же закон? Я не могу спустить это дело на тормозах! скажет Меркулов. Тогда Генеральный пробурчит, угрюмо глядя мимо него: «Стало быть, можете писать заявление об отставке, раз не хотите понимать реального положения вещей». Чуть что — все сразу ссылаются на реальное положение вещей, как будто нет ни конституции, ни свода законов, как будто и не было всех тех лет, что прошли после развала Союза… Ну, хорошо, услышит он все это, и что дальше? Проглотит, останется и начнет привычно подстраиваться под новое начальство, забыв о принципах, которые, как известно, не кормят?

Несмотря на пробки, приехал он к себе на Дмитровку вовремя. Прошел, здороваясь на ходу, коридором третьего этажа, слава богу, не встретив по дороге никого из верхнего синклита, и с легким изумлением обнаружил в своем предбаннике весело улыбающегося ему навстречу Турецкого. Следователь по особо важным делам, похоже, развлекал тут его секретаршу, потому что той понадобилось несколько мгновений, чтобы вернуть лицу то официально-замкнутое выражение, которое Константин Дмитриевич видел на нем с утра до вечера. А если честно, он его просто не замечал, это выражение, как почти не замечал и саму владелицу лица; чего уж лукавить, она жила в его сознании как какое-то не вполне одушевленное существо, не имеющее ни пола, ни индивидуальности, ни какой-либо иной жизни, кроме служебной, наверно, как раз потому-то выражение лица, которое она не до конца от него успела скрыть, и остановило его внимание. Тем более что рядом отсвечивал Саня Турецкий, визит которого вовсе не планировался. Стало быть, его привели сюда обстоятельства чрезвычайные. Ну, и какие же? Уж не снятие ли Бирюкова?

— Привет честной компании, — сказал Меркулов, подозрительно щуря глаза и идя к Турецкому с протянутой для приветствия рукой. Осведомился на ходу на всякий случай у секретарши: — Хозяин еще не спрашивал?

— Да что вы, Константин Дмитриевич, — ответила та, — еще ведь без двух минут десять!

Вообще говоря, это было уже амикошонство — получалось, что секретарша как бы обсуждала с ним достоинства нового начальства: разве ж, мол, он может появиться раньше начала официального рабочего дня, этот дундук? — вот как примерно можно было толковать ее слова. Но, хотя, вообще, такое начинание следовало пресечь на корню, Константин Дмитриевич сделал вид, что ничего не заметил.

— Значит, не вызывал? — переспросил он. — Ну и ладно. — И переключился на Турецкого:- Ты чего тут сидишь с утра пораньше? Дело или так, проведать забрел?

— Ага, проведать, — согласился Турецкий, вставая.

— Ну, пошли. — И Меркулов гостеприимно распахнул перед старым другом дверь своего кабинета.

— Ты, Саня, все же чего прибежал-то? — снова спросил он, когда они остались вдвоем. — Давай говори с ходу, а то мне вот-вот, думаю, совсем не до тебя будет.

— Вот потому и прибежал, — хмыкнул Александр Борисович, пытливо вглядываясь в лицо друга.

Тот так же пытливо в свою очередь посмотрел на него.

— Ты, никак, жалеть меня прибежал, что ли? Ты чего, Саня?

— Ну да, тебя, пожалуй, пожалеешь, бугая такого! — уклончиво ответил Турецкий. — Тут впору о своей собственной шкуре заботиться, а ты все о себе да о себе, любимом… Ты лучше скажи по старой дружбе — что происходит-то? На каком мы сегодня свете?

— А что такого особенного происходит? — невинно изумился Меркулов.

— Да ты чего Ваньку-то валяешь, Костя? Ты мне еще лапшу на уши повесь, будто ничего не знаешь о снятии Бирюкова!