Читать книгу - "Нора [сборник] - Анатолий Алексеевич Азольский"

объяснять, откуда деньги. Не пошла в милицию еще одна гражданка, всю ночь без сознания пролежавшая в парке, и что умыкнули у нее — тайна. Если сопоставить эти происшествия, то, пожалуй, только Колкин на такое способен. Теперь он работает один, с фабричной шайкой рассчитался, да так рассчитался, что нет уже шайки, кто в могиле, кто в больнице. Ну, а людей с тугими кошельками Колкий всегда отыщет — компанейский парень!..

Долго рассказывал о Колкине дядя Паша. Речь его не текла плавно, а прерывалась раздумьями, и Алеша предположил, что у дяди Паши кое-какие неприятности, да и это нежелание ехать к Наталье… Спрашивать напрямую он не стал, так уж сложились у них отношения: наружу карман никто, ни дядя Паша, ни Алеша, не выворачивал. Заговорил сам дядя Паша, и Алеша поразился накалу страсти в его голосе, да и то, что произошло, не могло оставить спокойным самого выдержанного человека.

Дядя Паша сцепился с милицией! В смертельной схватке! Оскорбленный и униженный ею, он поклялся довести борьбу до конца, до победы, потому что на его доброе и заслуженное имя милиция бросала гнусную тень. Суть же дела сводилась к тому, что новая генерация в органах уже не хотела или не могла довольствоваться поборами и взятками на вполне законной основе. Ей требовались ныне живые деньги, свежие, теплые и не зафиксированные в протоколах и прочих официальных документах. Хотя такие деньги она имела всегда, Добывание их с каждым месяцем становилось занятием все более трудоемким, и милиция с недавних пор отважилась на операции с явным провокационным уклоном. Человек, находившийся на услужении милиции, объявлял себя у магазина «третьим»», сам брал бутылку и вел компанию на поляну, когда она пустовала, или в лесок поблизости, но всякий раз к заранее обусловленному месту, к березе, на ветке которой висел стакан. И первым наливал себе. К моменту, когда бутылка во второй раз наклонялась к стакану, из-за кустов появлялись милиционеры в форме и составляли протокол, прежде всего конфискуя бутылку с двумя невыпитыми стаканами водки. Спектакль кончался тем, что взимался и денежный штраф, если деньги находились у насмерть перепуганных граждан, причем штраф никак не оформлялся. За день, милиция раз пять-шесть устраивала такие представления, и не местной она была, не районной, а приезжей, подмосковной, на нее ведь местной власти не пожалуешься! Корпоративный дух тем тверже, чем преступнее организация! Плохо, очень плохо; но беда еще и в том, что пошел гулять слух: дядя Паша, мол, примешан к этому злодейству. К нему теряется доверие, а без доверия трудиться здесь нельзя! Не исключено, что слух распустила сама милиция, местная, своя, чтоб повысить тариф на бытовые услуги, так сказать. Сейчас дядя Паша платит участковому четыреста рублей в месяц.

— Я буду бороться! Я никому не отдам свою нору! — И два пальца, большой и мизинец, сомкнулись на горле невидимого врага.

Все новые алкаши с разных сторон подходили к поляне, однорукий мальчишка носился между пнями, как официант в кафе от столика к столику. Дядя Паша повел Алешу в бараки за лесочком, в свою комнату, где переодевался после работы. Здесь царила истинно спартанская строгость: кровать с панцирной сеткой без матраца, офицерская шинель на ней, три томика военных мемуаров на голом столе, тумбочка с тарелками. В шкафу, правда, богатая одежда. И сумка, из которой дядя Паша вытащил коньяк, лимоны, шпроты, хлеб. Над ним нависла настоящая беда, иначе бы не стал он пить на работе.

— Зачем тебе Колкин?

Нельзя было не отвечать ему. Друг семьи, товарищ отца, человек, которому Алеша обязан.

— Я ведь лгал вам, когда говорил, что жизнь у меня сложилась… Она изначально была плохой, и, боюсь, в скором времени мне туго придется. Надо сделать рывок и освободиться от общества и начальников,

— Так зачем же тебе все-таки Колкин?

— Для рывка. Если решусь, — ответил Алеша, уже зная, что не сам он будет решать. В позапрошлую ночь взвыли сирены, остановились две мешалки, Алеша убеждал себя: ничего не исправляй, запиши в журнал о поломке двух смесителей, вызови электрика, пусть затвердеют смеси, пусть, именно это от него и требуется. Надсадно, над самым ухом ревели другие мешалки, чавкали, всхлипывали, и в слитном гуле улавливался провал, немота скорбно молчавших моторов. Терпели бедствие механизмы, взывали к помощи — и Алеща не мог изменить себе, помог мешалкам, они ожили, заработали.

— Об одном я прошу тебя, Алешенька: не надо крови. Она никогда не лилась в моей норе. Я не хочу поэтому бросать ее, скажи там что-нибудь Наталье…

Выгнали его во вторник 20 марта, статья 33-я, пункт 3-й — завидное постоянство, подумал Алеша, все то же неисполнение обязанностей. Народе бы по закону: акт об отсутствии на рабочем месте более двух часов, решение завкома, приказ директора. Но так обленилось начальство, что допустило грубейший промах: завком собрался за сутки до того, как Родичевым А.П. было совершено нарушение трудовой дисциплины. На глазах у кадровика Алеша сунул в карман копии документов, показав расхождение в датах. Договорилась: в суд Алеша не подаст, но кадровик не оповестит милицию о кандидате на высылку. Ни злости у него не было к начальникам, ни гнева на себя. Всего лишь легкий страх и упоение страхом, неизвестность манила. Обе трудовые книжки были изучены, вывод напрашивался: выше разнорабочего ему в этой жизни не подняться, и тем не менее он будет работать там, где ему понравится, и денег у него будет много. Ни в июле, когда кончится срок узаконенного безделья, ни позже или раньше в бюро трудоустройства он не придет. Жизнь в столице стала тревожной. К пивным подъезжали автобусы с милицией, хватали всех подряд, потом отпускали, переписав адреса. Еще не наступила пора массовых десантов на овощные базы, а уже известно: контроль усилен, расчет не в конце каждого рабочего дня, а раз в неделю, причем смотрят на прописку и шмонают в проходной. Совсем увял частный наем, директора совхозов не подъезжали к бюро с заманчивыми посулами.

Алеша надеялся на счастливый случай, и тот его не миновал.

Однажды на старом «Москвиче» подкатил к бюро высокий седой мужчина, прошелся по рядам безработных, заглядывая в их трудовые книжки, не оставил вниманием своим и Алешу, сидевшего в сторонке. Удовлетворенно кивнул, прочитав куцые записи и не обнаружив никакого интереса к той полосе жизни Алеши, которая была до этих записей. Сказал, что именно такой ему и нужен. «У тебя ведь в запасе три месяца…» Повел его к «Москвичу», пригласил в