Читать книгу - "Черные очки - Джон Диксон Карр"

– И вы полагаете, что поэтому он и погиб?

– Да. – Профессор повернулся на своем стуле. – Скажите мне, инспектор, разумный вы человек? Человек, который в своих поступках руководствуется умом, а не эмоциями? – Он улыбнулся. – Еще одну минутку, пожалуйста. Разрешите мне объяснить смысл такого вопроса. При всем уважении, которое внушает мне наш друг Боствик, мне кажется, что в этом деле он до сих пор проявил себя не слишком удачно.

Выражение лица майора Кроу стало холодным и жестким.

– Старший инспектор, – медленно проговорил он, – лишь выполнял свой долг...

– Да бросьте вы! – без тени обиды воскликнул профессор. – Разумеется, выполнял. Господи, все мы стараемся его выполнять! Только выполнять свой долг вовсе не означает обязательно приближаться к истине, – иногда это значит нечто прямо противоположное. Я не хочу сказать, что существует полицейский заговор против Марджори Вилс. Я знаю, что это не так, хотя плачевным результатом оказалось то, что племянница моего друга не может выйти на улицу, не рискуя, что какой-нибудь мальчишка швырнет ей в лицо комок грязи. Какие реальные усилия были предприняты для того, чтобы разрешить проблему этих отравленных конфет? В какой форме планировалось дойти до сути этого дела? Что это за преступление? Для чего были отравлены конфеты в лавочке миссис Терри?

Профессор стукнул кулаком по спинке стула.

– Старший инспектор Боствик, – продолжал он, – придерживается очаровательного и крайне успокоительного мнения, что от сумасшедшего можно ожидать чего угодно – и делу конец. А чтобы поддержать свое обвинение против Марджори, он ссылается на аналогичный (хорошенькая, черт побери, аналогия!) случай Кристины Эдмундс.

Майор Кроу молчал, и профессор заговорил снова.

– Аналогичный? Трудно найти два случая, которые больше отличались бы в единственном пункте, который здесь важен: в мотиве. Кристина Эдмундс была, если хотите, сумасшедшей, но ее движущий мотив был не менее разумен, чем у большинства убийц. Эта девушка в 1871 году влюбилась в Брайтоне в одного медика, не отвечавшего ей взаимностью. Сначала она попыталась – безуспешно – отравить стрихнином жену этого врача. Попытка была раскрыта, но врач не обратился в полицию, а лишь запретил девушке появляться у него в доме. Дошедшая до безумия женщина решила доказать, что она невиновна, что в городе действует отравитель, который может быть кем угодно, но только не мисс Кристиной Эдмундс. Вот тогда ей и пришла в голову идея с отравленными конфетами. Хорошо, где же здесь аналогия? Разве с Марджори было что-либо подобное? Ради бога, где у нее мотив? Скорее уж напротив: ее жених, приехав в Содбери Кросс и услышав здешние разговоры, чуть было с перепугу не кинулся наутек.

К этому моменту лицо профессора так раскраснелось, и он так бурно жестикулировал, что напоминал взбешенного ангелочка. Сейчас он коротко рассмеялся и немного успокоился.

– Не обращайте на меня внимания, – сказал он, – вы ведь здесь для того, чтобы задавать вопросы.

– Мисс Вилс была раньше помолвлена? – неожиданно спросил Эллиот.

– Почему вы об этом спрашиваете?

– А все-таки – была или нет?

Вновь Инграм бросил на него быстрый, не поддающийся расшифровке взгляд.

– Нет; насколько я знаю, нет. Мне кажется, что Вилбур Эммет любил и продолжает любить ее. Однако, его багровый нос и полное, прошу прощения, отсутствие привлекательности не дали ему шансов, хотя он и получил одобрение Марка. Надеюсь, что это, разумеется, останется между нами.

В разговор вмешался майор Кроу.

– Мне рассказывали, что Чесни, – заметил он безразличным тоном, – старался отбить у возможных претендентов на руку его племянницы охоту посещать его дом.

Профессор чуть замялся.

– В каком-то смысле это верно. Он говорил, что эти мартовские коты как он их называл, действуют ему на нервы. Не то, чтобы он прямо им отказывал, но...

– Любопытно, – проговорил майор, – почему этот человек, с которым Марджори познакомилась за границей, так легко получил одобрение Чесни?

– Вы хотите сказать... – резко сказал профессор, – хотите сказать что Чесни сейчас был бы непрочь избавиться от него?

– Этого я не говорил.

– Не говорили? Ко всем чертям, друг мой! Во всем этом деле вы полностью заблуждаетесь. Чесни нравился этот молодой Хардинг. Парень он с будущим, да и почтение, с которым он всегда относился к Марку, тоже сделало свое дело. К тому же, чего ради мы обсуждаем все это? Хоть мы и не знаем многого, – лицо профессора вновь налилось кровью, – в одном можно быть уверенным абсолютно – Марджори не имеет никакого отношения к убийству своего дяди.

В атмосфере комнаты вновь как будто что-то изменились. Инициативу взял в свои руки Эллиот.

– Вам известно, сэр, что обо всем этом думает мисс Вилс?

– Что же она думает?

– Она считает, что кто-то оглушил мистера Эммета, сыграл его роль и внес в нее только одно изменение – подменил безобиднейшую капсулу отравленной.

Инграм с любопытством посмотрел на инспектора.

– Что ж, это кажется наиболее правдоподобным объяснением, не так ли?

– Отсюда следует вывод, что кто-то подслушал, как мистер Чесни и Эммет разрабатывали здесь после обеда план спектакля. Кто-то находившийся за дверью или в саду. Так ведь?

– Ага! Понимаю, что вы хотите сказать, – пробормотал профессор.

На мгновенье на его лице появилась легкая улыбка. Он сидел, наклонившись вперед, опустив сжатые кулаки на колени и раскинув локти, словно крылья. На лице его было то чуть глуповатое выражение, которое нередко появляется у умных людей, когда они сосредоточивают свои мысли на том, чтобы упорядочить и связать известные им факты. Затем он снова улыбнулся.

– Понимаю, – повторил он. – Разрешите мне вместо вас задать ваши вопросы инспектору. – Он сделал рукой жест, напоминающий пассы гипнотизера. – Вашим следующим вопросом будет: "Где вы были с четверти десятого до полуночи?" и еще: "Где были Марджори и Джордж Хардинг между четвертью десятого и полуночью?" Вы, однако, пойдете и дальше: "Где находились все, когда разыгрывался спектакль?" Ведь важно именно это. "И мог ли кто-то из вас, зрителей, выскользнуть в темноте и сыграть роль загадочного пугала в цилиндре?" Вот что вы хотели бы знать, не так ли?

Майор Кроу прищурился.

– Именно так.

– Вопрос поставлен честно, – с удовлетворением сказал профессор. – И заслуживает честного ответа. Вот он: я готов присягнуть перед любым судом мира, что никто из нас не покидал эту комнату во время спектакля.

– Гм! Вам не кажется, что это слишком обязывающее заявление?

– Ничуть.

– Вы не забыли о царившей здесь темноте?

– Конечно, нет. Во-первых, при яркой лампе, горевшей в кабинете, темнота не была такой уж полной. Во-вторых, у меня есть и другие соображения, которые, надеюсь, будут подтверждены моими товарищами. Мы, собственно, могли бы спросить их.