Читать книгу - "Детектив и политика 1991 №4(14) - Эрик Кристи"

настроении нашего Большого Дома не содержало для меня ничего нового. Расследование продвигалось, хоть и медленно; секрет фирмы держался за семью печатями. Этот факт, по всей видимости, сильно раздражал автора статьи, и он задавался вопросом, не пытаются ли власти замять дело и скрыть правду от народа. Пусть бы спросил меня — я ответил бы ему утвердительно.

Я вышел у Военного училища, солнце весело рассыпало золотистые "зайчики" на его старых тесаных камнях. Меня охватило поэтическое, почти радостное настроение. Хотя, казалось бы, с чего вдруг? Ликовать было не с чего.

Я прошел по Ла-Мот Пике, держась левой стороны, до угла улицы Дювивье. Мне необходимо было разобраться в этом деле. Просто необходимо.

Заброшенное здание стояло в том же виде, что и несколько дней назад. Мерзость запустения. Но теперь меня интересовал не этот дом. А тот, что напротив. Незаметно — а это было здесь нетрудно — я вошел в подворотню. И на цыпочках подкрался к двери консьержа. Прочтя имя, криво написанное на клочке школьной бумаги, я столь же скромно удалился. Альбер Манович.

Я снова вышел на Ла-Мот Пике в поисках телефонной будки. Теперь их в Париже великое множество. Но почти все они не действуют по причине "актов вандализма и хулиганства". Я, конечно, хотел слишком многого, отыскивая будку с исправным телефоном и со справочником. Но мне пришлось смириться с фактом: таковой не оказалось. И я решил зайти в бистро.

Там я полистал справочник с разделами по улицам и быстренько нашел телефон Мановича. Набрал номер, мне тотчас же ответили.

Я заговорил как можно более безликим голосом:

— Месье Манович?

— Да, это я.

— Не могли бы мы сейчас встретиться по делу, касающемуся вас? Вы ведь понимаете, что я имею в виду?

На том конце провода кашлянули.

— Ну так как, месье Манович? — переспросил я порезче.

— Не понимаю, о чем вы хотите говорить со мной…

У него был надтреснутый, дребезжащий старческий голос.

— Прекрасно вы все понимаете. Давайте так: через пять минут в кафе на углу улицы Гренель. И учтите: за вами ведется наблюдение. Поэтому я очень не советую пользоваться телефоном.

— Хорошо, иду, — испуганно пробормотал старичок.

Я опять вернулся на угол Дювивье, чтобы подстеречь его, и пару минут спустя увидел на пороге дома скрюченный силуэт.

Он был еще дряхлее, чем я думал. Прямо труп ходячий. И, однако, меня поразила сравнительная живость его походки. Он передвигался на удивление быстро, но это совсем не казалось смешным, особенно при взгляде на такую развалину.

Я шел метрах в десяти позади него. Он не осторожничал, ни разу не оглянулся. Я думаю, его спинные позвонки не позволяли ему подобного маневра. Чтобы поглядеть назад, ему, наверное, потребовалось бы совершить полуоборот всем телом сразу.

Он вошел в кафе, и тут я увидел его обеспокоенное лицо. Уселся он на террасе. Других клиентов там не было. Пройдя за его спиной, я опустился на соседний стул. Он не заметил моего присутствия, и мне пришлось тронуть его за руку, чтобы обнаружить себя. Он подпрыгнул так, словно его ужалила оса. То, что я издали принял за легкое беспокойство, вблизи оказалось настоящей паникой. Руки у него тряслись, и тряслись явно не только от старости. Это был ужас, в чистом виде ужас, — зрелище отвратительное. Оно доставило мне большое удовольствие. Такое большое, что я даже постарался заговорить с ним как можно мягче. Он едва осмеливался взглянуть на меня.

— Ну так как, месье Манович, вы догадываетесь, почему я решил с вами повидаться?

Он съежился на своем стуле и еле слышно пробормотал:

— Что-что? Извините, я не расслышал, что вы сказали. Говорите погромче, прошу вас.

С кончика его дряблого носа свисала блестящая капля. Она была готова упасть, но пока еще держалась. Мерзкое зрелище, но притягивающее: глаз не оторвешь.

Он прошамкал так тихо, что я едва разобрал слова:

— Кто… вы?

— Полицейский, конечно. Вас это удивляет?

Он заговорил более связно. Теперь я понимал почти все.

— Они уже приходили ко мне. Несколько дней назад.

— Кто это "они"?

— Да полицейские, кто же еще!

Он повысил голос настолько, что мне пришлось шикнуть на него. Тогда он уставился на меня своими желтыми глазами.

— И что ж вы им рассказали, месье Манович?

— Смотря кого вы имеете в виду…

Издевается он надо мной, что ли? Я был вынужден заговорить посуровее. А также сильнее сжать его худую руку. Сквозь рукав я чувствовал, как она готова треснуть, точно высохшая ветка. Старик покривился, но я не ослабил хватку.

— То есть как это "кого"?

— Ну… первых или вторых… Из тех, что расспрашивали меня…

— Кто был среди первых? Отвечайте, Манович, я ведь могу вам устроить серьезные неприятности. Был среди них толстяк, такой краснолицый?

— Да, он пришел первый… Но только он предупредил, что я никому не должен рассказывать о нашем разговоре.

Он почти стонал. Я еще крепче сжал его руку. Она буквально трещала. Наверняка останется здоровенный синяк.

— Но вы все же рассказали об этом вторым?

— Нет-нет, они меня ни к чему не принуждали. Сказали, что это обычное расследование. Мне они ничего плохого не сделали… Отпустите мою руку, пожалуйста… У меня кровь застоится, и я потом долго не оправлюсь…

Подошел гарсон, чтобы принять заказ, и я убрал руку.

— Чего вы хотите выпить, папочка? — спросил я сладчайшим голоском.

Поскольку он не отвечал, мне пришлось выбирать самому.

— Стаканчик сухого белого и кружку пива, — попросил я официанта, сопроводив свой заказ заговорщицкой улыбкой, говорящей о том, что "папочка" слегка тронулся и даже не помнит, какой его любимый напиток. А ведь сколько стаканчиков белого он осушил