Читать книгу - "Еще один шпион - Данил Корецкий"

Но настоящая слава пришла к карлику после его уникального побега. Сам Бруно о побеге не помышлял и бежать не собирался. Идею родил Ванька-Инженер, а сам побег принадлежал крупному криминальному авторитету Савве Петроградскому. Инженер, перебирая подшивки старых журналов, нашел схему: как сделать ранцевый вертолет из бензопилы. Бензопилы на зоне были, оставалось изготовить крепления и пропеллер, чем Инженер и занялся. Через пару месяцев все было готово. Савва, в окружении своей «пристяжи»,[12]поднялся на крышу производственного цеха, Бруно увязался с ними в числе нескольких любопытных.

На Петроградского надели жесткий рюкзак с закрепленной внутри бензопилой, из него торчал штырь с пропеллером, лопасти почти касались коротких седоватых волос.

— Слышь, Савва, башку втяни и особенно не верти, а то оторвет на хер, — озабоченно сказал Инженер и дернул за шнур.

Заревел двигатель, закрутился пропеллер. Савву потянуло вверх, но подъемной силы хватило только на то, чтобы чуть-чуть оторвать его грузное тело от железной крыши…

— Да-вай, да-вай! — Инженер, присел, чтобы не попасть под винт, схватил незадачливого летуна за ноги и, пыхтя, пытался подбросить его вверх. Да и сам Савва инстинктивно взмахивал руками, как раненая, но все же пытающаяся взлететь птица. Но ничего не выходило: самодельный вертолет не мог его поднять!

— Снимай эту елду! — перекрывая рев мотора, рявкнул, наконец, Петроградский.

Инженер выключил двигатель, снял ранец с Саввы, тот тяжело опустился на крышу и взялся за голову.

— Я думал — щас взлетит! — вроде как оправдывался Инженер.

— Да, облом…

Все были взбудоражены и огорчены — как всегда, когда удачно начатое дело прерывается на середине.

— Что ж ты, мудила, не проверил! — Савва закурил с убитым видом. Мысленно он уже перенесся туда, за колючую проволоку, а сейчас тяжело возвращался обратно. И гражданский костюм из средства мгновенно затеряться среди обычных людей снова превратился в строго запрещенный предмет, за который без разговоров сажают в карцер.

— Правильно говорят: жрать на ночь вредно — целлюлит нажрешь! — вдруг брякнул, на свою беду, Бруно. — Разъелся ты, братское сердце. Я бы улетел без вопросов!

— Ну, так лети! — раздраженно махнул рукой Савва. — Если не обосрешься… На словах-то все летчики-космонавты!

— О! Точняк! — обрадовался Инженер. — Давай, Тарзан, лети! Чего машине зря пропадать?

Остальные тоже оживились, стали хлопать карлика по плечам, улыбаться:

— Ну что, полетишь? Или очко «жим-жим» играет?

Бруно выпятил грудь и нижнюю губу. Он никуда не собирался лететь — больше того, в каптерке его ожидал горячий чай и открытая банка тушенки. Но бунтарский дух карлика и показная молодецкая удаль рвались наружу.

— У меня жим-жим?! Да я с пяти километров без парашюта в море прыгал! Надевай свой мотороллер!

Инженер проколол в широких ремнях новые дырки, закрепил на маленькой фигурке тяжелый ранец, от чего ее сразу скособочило влево, помудрил с креплениями, выравнивая пропеллер, сунул в корявую ручонку какой-то цилиндр с подвижным кольцом:

— Это регулятор: вправо крутишь — вверх летишь, влево — вниз, на посадку…

Бруно ошарашенно молчал, казалось, он сам не верил, что сейчас произойдет. В подогнанной по фигуре черной рабочей робе он казался сгнившим грибком, над которым зачем-то раскрыли странный четырехлопастный зонтик.

— Приготовился… Старт!

Инженер запустил двигатель и еле успел отскочить: карлика будто снесло с крыши! По косой линии его потащило вверх, и, оставляя за собой неимоверный грохот и сизый дым, он понесся над территорией колонии, виляя, как пьяный велосипедист. Все, кто был внизу, подняли головы и застыли в изумлении, словно каменные изваяния. С вышек ошалело смотрела охрана, но никто даже не потянулся к оружию, что впоследствии не помешало беглецу утверждать, что в него выпустили не меньше тысячи пуль.

Болтаясь под пропеллером, Бруно непроизвольно сделал круг над зоной, при этом казалось, что карлика кто-то схватил за шиворот и раскручивает, чтобы забросить подальше. Потом он, опять-таки непроизвольно, вылетел за периметр: короткие болтающиеся ноги промелькнули над вспаханной полоской земли, путаной режущей проволокой запретной зоны, высоченным, с «колючкой» поверху, бетонным забором… За ним раскинулся рабочий пригород: заводы, склады, отвратительного вида пустыри, похожие на свалки… Потом начинались пустынные поля и редкий лес с облетевшими листьями. Но Бруно грохнулся в кучу мусора на ближайшем пустыре — то ли сам так решил, то ли бензин закончился…

На этом беспримерный побег и завершился. Много ли шансов скрыться имел карлик в зековской одежде с белой биркой на груди: «Г. Кульбаш, 4-й отряд»? Тем более что скрываться он и не хотел, а хотел как можно скорее попасть в свою каптерку, пока никто не сожрал его консервы и не выпил его чай. Поэтому Бруно сразу же отправился обратно, но все время натыкался то на заборы, то на канавы, то на завалы всякой дряни, долго обходил препятствия и в конце концов заблудился. Злой и подавленный, он сидел на бетонных плитах, когда розыскная группа с автоматами наперевес взяла беглеца в кольцо.

За ограждением зоны он находился ровно три часа, за побег получил два года и прославился на всю тюремную Россию. Когда он после суда опять пришел в колонию, его попытались называть Карлсоном. Но Бруно счел такое «погоняло» обидным и каждый раз устраивал драку, поэтому кличка не прижилась. А вскоре в зону пришел Магомед, и жизнь Бруно Аллегро круто изменилась…

Исправительно-трудовая колония особого режима для пожизненно осужденных ИК-33, «Огненный остров».

17 октября 2010 г.

«…Совсем замерз. Ночью не уснуть.

Буду писать, чтобы хоть как-то отвлечься.

Итак, я, как говорят мои новые коллеги, «мотаю срок» в ИК-33, на особом режиме. Хотя «Остров Огненный» славится как раз тем, что срока как такового здесь не существует, все сидельцы отбывают бессрочное заключение. В основном по сто пятой статье — убийство.

Изоляция полнейшая: все сидят по двое, других зеков не видят, разве что хозобслугу. Режим жесточайший, это животное Блинов говорило, что нигде такого нет, а оно много изоляторов и пересылок прошло. В бетонных камерах холод и сырость, пайка скудная и малосъедобная, почти все время взаперти, воздуха не хватает, — все сделано для того, чтобы «пожизненное» надолго не растягивалось.

Животное иногда орет, особенно на публику, когда журналисты приезжают: «Лучше бы расстреляли, что это за жизнь!» Те потом так и пишут в своих газетах. Только не знают они, что животное врет, ухмыляется потом, а то и в открытую хихикает: «Дураки, да нет ничего страшнее смерти! Одно ожидание чего стоит! Может, это ожидание еще и хуже, чем выстрел в затылок! А жизнь — это кайф, какая бы ни была: пить, жрать, спать, дрочить можно, а что еще нужно?»