Читать книгу - "Серьга Артемиды - Татьяна Устинова"

Тонечка поспешала за ним.

Режиссер Василий Филиппов вырывался из рук официанта и еще какого-то человека в костюме, которые пытались поднять и увести его. Вырывался он довольно ловко. Со всех сторон, из-за всех столиков на него смотрели, кто-то фотографировал.

Александр Герман подошел, твердо взял горюющего под локоть, рывком поднял и повел. Тот пошел.

– Где машина? – не оглядываясь, спросил он у человека в костюме, рысцой трусившего следом.

– Прямо у входа, Александр Наумович!..

– Нужно было сразу увести, – с досадой говорил на ходу продюсер. – Нет, довели до скандала!..

– Да как его уведешь, Александр Наумович, если он… не идет?

Режиссер Филиппов вдруг вырвал руку, схватил Германа за плечо и сильно притянул к себе.

– Она знала, понимаешь?! – почти крикнул он продюсеру прямо в лицо. – Она все знала! За это и убили! И меня убьют, вот увидишь!

Тонечка насторожила уши и вытянула шею. Даже что-то хрустнуло в позвоночнике, так она сильно вытянула!

– Тише, Вася, – Герман перехватил руку режиссера и опять повел его. – Не кричи.

– Мне нужно… улететь, – заговорил Вася, словно мигом протрезвев. – Куда-нибудь. Неважно. Виза. Не помню, не знаю. Куда можно без визы?

– По-моему, в Казахстан. Или во Вьетнам. Ты бы дома спать лег, Вася. – И человеку в костюме, через плечо: – Костя, проследи, чтоб он лег.

– Во Вьетнам, – продолжал бормотать режиссер. – Это хорошо… это далеко… Они меня там… не найдут? Или найдут? Нашли же Светку? Среди бела дня, среди людей! Убили, сволочи!.. Зоя… Мне нужно к Зое! Она все устроит! Она знает как, она всегда все устраивает! Где телефон, я ей позвоню!

Они миновали охрану, турникеты сами собой открылись, водитель подбежал и распахнул заднюю дверь машины. Вдвоем они затолкали режиссера на сиденье.

– Ты поспи, – сказал Герман серьезно и оглянулся.

На широкое офисное крыльцо высыпали люди, под козырьком, где стояла ощетиненная окурками урна, тоже толпились, и все смотрели и фотографировали на телефоны.

Герман захлопнул дверь машины, кивнул водителю и нырнул в узкую калитку в сплошном заборе. Калитка и забор ограждали крохотный заасфальтированный дворик, где начальство держало свои автомобили.

Тонечка потопталась немного, оглянулась на толпу под козырьком.

«Пойду-ка я к метро покамест. Заявку нужно писать, Герман дал мне «особое» задание».

– Антонина Федоровна! – донеслось из-за калитки.

Тонечка была совершенно, то есть абсолютно – аб-со-лют-но, как сказала бы ее дочь, – уверена, что великий продюсер о ней уже позабыл. Несусветные глупости про кастинг она и слушала-то вполуха!..

Он выглянул, лицо недовольное:

– Отстаете!

– Да я вот… очки… искала, – сказала Тонечка первое, что пришло в голову, перебежала газон и перелезла через железную перекладину.

Он поддержал ее под локоть.

Широко шагая недовольными шагами, он словно бы силой доволок ее до машины и приказал:

– Садитесь.

Машина была очень солидной, английской, солидного же английского цвета – какой-то болотной зелени, – и… довольно грязной.

Тонечка аккуратненько поместилась на переднее сиденье, сумку утвердила на коленях. Ей было смешно.

– Без цирковых представлений никак, – процедил Герман, выруливая с тесной стоянки на тесную улицу.

– Да, – спохватилась Тонечка, – о чем он говорил? Вы поняли?..

Тот пожал плечами, что можно было расценить как угодно.

– Вот если б я написала такую сцену, мне бы точно весь сценарий завернули, – сказала Тонечка. – Ну, так не бывает в жизни!.. Чтоб человек бился и кричал, что его вот-вот убьют, и порывался во Вьетнам!.. Это даже не сериал, Александр Наумович! Это голимое «мыло».

– Мыло земляничное, – пробормотал продюсер. – Зовите меня Сашей.

Пришла очередь Тонечки пожимать плечами. Она пожала и на всякий случай согласно кивнула.

– Дело в том, что я там вчера был, – сказал Герман словно с досадой. – В институте, где Дольчикова… погибла. Там приемный тур проводили, абитуриентов полно! Собственно, она со мной приехала. А получилось… что получилось.

Тонечка уставилась на него.

– Моя дочь тоже была. Она познакомилась там с мальчиком, они зачем-то полезли на четвертый этаж и… нашли тело.

– Мне показалось, я вчера вас видел, – сказал Герман задумчиво.

– Я приезжала за Настей. Настя – моя дочь. Что там случилось? Вы знаете?

Он притормозил на светофоре и потер лицо, словно вдруг сильно устал.

– Я не знаю, – сказал он из-за ладоней. – И не хочу об этом говорить, потому что именно я ее туда приволок!.. Если б не приволок, может, ничего бы и не случилось.

«…Ну и дела, – подумала Тонечка. – Может, продюсер Герман страдает, как и режиссер Филиппов?.. Или он тоже оплакивает «несчастную Светку, бедную девулю». Просто не устраивает демонстраций и факельных шествий… Вдруг он ее тоже… любил, а теперь «любовь убили»?..

По долгу службы Тонечка время от времени общалась с артистами и режиссерами и знала, что жизнь у них не простая, как у нее, Тонечки, и большинства других людей, а, напротив, сложная, бурная, неистовая!.. Ну, им так положено, артистам и режиссерам. Чтоб то и дело любови, страсти, скандалы, разводы, папарацци, внебрачные дети, установление отцовства. По-другому им неинтересно и словно нечем заняться.

Впрочем…

Тут она переменила позу и уставилась в окно.

Ее собственный муж был точно таким же. Он страдал без причины, ревновал без повода, изменял без зазрения совести, скандалил без удержу. «Я же писатель! – кричал он и швырял в Тонечку первым, что подворачивалось под руку. – Мне нужны эмоции! Где я их возьму?! У тебя?! Ты не способна! Ты не можешь! Ты у меня забираешь даже те, что еще есть, последние остатки!»

Эти «последние остатки» Тонечку просто убивали!.. Она и так постоянно чувствовала себя виноватой, а уж когда дело доходило до «последних остатков»!

– Все это очень странно, – вслух сказала она, думая о своем. – Очень странно.

– Согласен.

Тонечка испуганно посмотрела на Германа, словно он прочел ее мысли.

– Нужно Василия расспросить, – продолжал Герман. – Я думаю, он не все подряд выдумывает, хотя кто его знает, конечно!.. И никаким следователям он ничего не расскажет, а мне, может быть, расскажет.

– Зачем вам это?

– Что?

Тонечка сделала неопределенный жест рукой.

– Расспрашивать, выяснять?..

– А… почему нет?