Читать книгу - "Нецензурное убийство - Марчин Вроньский"

Миновал скучающего дворника и поднялся по нескольким ступенькам на низкий первый этаж. Уже согнул пальцы, чтобы постучать, однако по кратком размышлении сразу взялся за дверную ручку. Дверь, заскрипев, открыла заставленную столами комнату, наполненную дымом ароматизированных сигарет.

— Пан редактор Тромбич? — спросил Мачеевский полного мужчину лет тридцати, со слегка отсутствующим взглядом. Тот сидел в углу у окна и как раз заправлял бумагу в пишущую машинку. Сигарета тлела в пепельнице рядом с двумя аккуратно раздавленными окурками. Чуть дальше лежала почти опустевшая коробка шоколадок.

— Слушаю, — сказал редактор, и Зыга заметил следы шоколада у него на губах.

— Младший комиссар Мачеевский, следственный отдел, — сверкнул он вынутой из кармана пиджака полицейской бляхой. — Вы позволите задать вам несколько вопросов?

Тромбич встал, убрал бумаги со стула перед своим столом и указал на него Мачеевскому. Зыга расстегнул пальто и снял перчатки.

— Вы, наверное, по поводу убийства… — начал журналист.

— Именно. Вы хорошо знали редактора Биндера?

Насколько младший комиссар мог догадываться, главный редактор «Курьера» знал коллегу по цеху не лучше и не хуже, чем прочих борзописцев из конкурирующих газет. То, что Тромбич паршиво изображал сожаление по поводу его смерти, тоже не было для Мачеевского ни открытием, ни отягчающим обстоятельством. В течение следующей четверти часа Зыга снисходительной, усталой улыбкой и всем своим видом давать понять, что он знает: есть люди, которых трудно любить и жаловать, однако, несмотря ни на что, приличия обязывают…

Наконец он встал, надел перчатки и вдруг, состроив мину: «Ах, чуть было не забыл!», — потянулся во внутренний карман пальто.

— Да, пользуясь случаем, если можно, попрошу вас дать автограф.

Удивленный взгляд Тромбича встретился сначала с налитыми кровью от недосыпа глазами полицейского, потом как бы смущенно передвинулся на его сломанный нос и, наконец, остановился на обложке маленькой книжицы.

Ежи Тромбич

«Каждый день» и другие стихотворения

— Вы… пан комиссар… интересуетесь поэзией? — Ошарашенный автор потер подбородок.

Мачеевский заметил, что, хоть помещение и не отапливалось из экономии, над верхней губой у Тромбича проступили капельки пота.

— Младший комиссар, всего лишь младший комиссар, — поправил его Зыга. — Интересовался бы, конечно, но, увы, служба, времени не остается. Это не для меня, для кузины. «Розанне Бинчицкой, весьма симпатичной мечтательнице и читательнице моих творений», пожалуйста.

— Я именно так должен написать? — Тромбич взял перо.

— Если будете так любезны, — улыбнулся Мачеевский. — Это действительно очень милая барышня. И тоже пытается писать стихи. В школьной газете. Она будет очарована.

Поэт старательно вывел фразу, завершив свою подпись живописным завитком. Проставил дату и педантично дул на бумагу до тех пор, пока не высохли чернила. Наконец, закрыв томик, протянул его полицейскому.

Тот, не переставая улыбаться, перечитал посвящение и аккуратно вложил книжку в конверт, который вынул из кармана. Капли пота на лице Тромбича сделались как будто заметнее.

— Вы, как я полагаю, не уезжаете из города? — спросил Мачеевский.

— Нет, не собираюсь. — Редактор покачал головой. — Но не думаю, что сумею вам…

— А я думаю, что сумеете. Следственный отдел, Сташица, 3, сегодня в шесть вечера.

— Но… — Тромбич встал, отодвинув стул.

— Я настаиваю. — Зыга поднес руку к шляпе и вышел.

Едва он оказался на улице, как снова услышал хор, повторяющий, словно заезженная грампластинка:

Мы не хотим от вас признанья,

Ни ваших слов, ни ваших слёз,

Тщетны попытки достучаться

До ваших душ, нас вихрь унёс![17]

— «До ваших душ, ебал вас пёс», — пробормотал себе под нос Мачеевский, поправляя поющих в соответствии с солдатской версией «Первой бригады». И тут же вздрогнул, хотя для ноября день был довольно теплым.

* * *

Мачеевский заглянул в записную книжку. Он запомнил правильно: Нецала, 9, напротив спецшколы и детского сада, а еще рядом со студенческим общежитием, перед которым, о чем-то оживленно беседуя, как раз стояли несколько пареньков, наверное, с первого курса.

Если Биндер был хоть в чем-то прав касательно Тромбича, «поэта и растлителя», тот выбрал себе идеальное место, где снять квартиру. К тому же и от редакции недалеко.

Да и до комиссариата тоже ненамного дальше, усмехнулся себе под нос Зыга.

Входя в ворота, он потер рукой небритую щеку. Надо было не пожалеть пару грошей и зайти к парикмахеру, с такой рожей — никаких шансов завоевать доверие дворника. Однако он ошибся; хотя полицейской бляхи оказалось недостаточно, и дворник пожелал посмотреть на удостоверение, но, увидев, в каком звании Мачеевский, готов был выложить все о каждом из жильцов.

— Это, однако ж, дом-то солидный, — сразу оговорился он. — Никаких тебе, Боже упаси, евреев и политических.

— Ну и благодарение Богу, — серьезно ответил младший комиссар. — Времена сейчас опасные. А пан Тромбич один живет или с квартирантом?

— Нет, один.

— Приходит к нему кто-нибудь?

— Иногда какая-то компания собирается. — Дворник пожал плечами. — Но слова дурного не скажу, редакторы, литераторы… Не было такого случая, чтобы кто на лестнице блеванул. Хоть иногда, тоже не часто, пан Тромбич сам куда-то ходит. Как требуется ночью ворота открыть, не было такого, чтобы буянил и не заплатил. Но редко, потому что у него ж ведь этот мальчик.

— Мальчик? — Зыга скривился, как от зубной боли.

Дворник почесал под шапкой.

— Ну да, я не сказал, но да, да… Франек, племянник его или еще какая дальняя родня. Приехал в прошлом году, пан Тромбич в школу его отправил. К Феттерам[18], пан комиссар. — Он уважительно покачал головой.

Мачеевский посмотрел на часы: была почти половина второго.