Читать книгу - "Куколка - Андрей Кивинов"

– Ерунда, он и на “стрелки” ездит, и на “разводы”. Бывает, и на сходняк. Фирмы свои держит. В общем-то он даже не скрывает. Начальство его в курсе, да и РУОП наверняка.

– И что? Не выгоняют?

– А кто работать-то будет? Он хоть и наш, но зато шушеру сажает регулярно, иногда братва помоет, сдает ему мелочевку уличную. Показатели лепит, зачем же его выгонять? А в РУОПе таких тоже полно.

– Он не из того района?

– Нет, к сожалению. Да ничего, этого добра хватает, Спикер найдет. Как тебе Питер после Средиземного моря? Я вчера целый час в горячей ванне отлеживался. Прямо с порога.

Зелинский не ответил. Он снова повернулся и стал хмуро рассматривать ворота кладбища, когда-то, вероятно, охранявшие вход в санаторий или пионерский лагерь. По верху, выполненное металлической вязью, шло напутствие: “Приятного отдыха”. Чуть ниже имелась более актуальная и, главное, более коммерческая, соответствующая духу времени надпись: “Мы разместим вашу рекламу”. Ах да, элитное кладбище…

Идиоты.

– Жень, из-под шампанского возьмешь?

– Давай.

– А вот эту?

– Нет, можешь выкинуть.

– Точно? Может, на площади сдать?

– Такие нигде не берут.

Парень сунул руку в холщовую сумку и вытащил пару зеленых, с остатками фольги на горлышке бутылок.

– Держи.

Женька поставила посуду в ячейки ящика и расплатилась с парнем. Тот пересчитал деньги, шевеля толстыми губами, и спрятал их в кармане грязной болониевой куртки.

Ему было лет двадцать. Кличка “Опарыш” вполне соответствовала его внешнему и внутреннему облику.

Одутловатое от пьянства лицо, изрытое язвочками экземы, вечно засаленные волосы, аромат перегара, смешанный с вонью подвальных испарений, постоянно текущие слюни и сопли. Червяк, в чистом виде. Отсутствие каких-либо желаний, кроме трех – выпить, пожрать и справить нужду. Больше Опарыша ничего не интересовало.

Женькина сменщица рассказывала как-то, что Опарыш живет в этом районе года четыре. Интернат, обеспечив жизненное существование Опарыша до совершеннолетия, закрыл за ним двери, оставив его в городских джунглях один на один с окружающим миром. Опарыш дуэль проиграл. Где-то у него имелся отчим, наверняка забывший о существовании пасынка. Предоставленной интернатом возможностью идти учиться в путягу Опарыш не заинтересовался ввиду природной лености, лишив себя таким образом общажной прописки.

К двадцати годам он превратился в полностью деградировавшую личность и не умел в жизни ничего, кроме как собирать бутылки, таскать по мелочи с лотков зазевавшихся продавцов и рыться в мусорных бачках в поисках объедков. Иногда он “поднимался” до поездок на овощную базу, где набирал полные сумки второсортных фруктов. Этим Деликатесным гнильем он мог питаться целую неделю, снабжая свой растущий организм витаминами.

Жил Опарыш в подвале стоящего рядом с Женькиным ларьком многоэтажного дома, по соседству с ДРУГИМ бомжом по кличке “Робинзон”.

Робинзон слыл более авторитетным нищим. И вовсе не потому, что прозябал в подвале уже второй десяток, потеряв жилплощадь и прописку. Первые лет пять он держался довольно стойко – подзарабатывал разгрузкой вагонов, переборкой овощей, сбором грибов. Следил за чистотой в подвале, обустроив его под малогабаритную квартиру, перетащил туда диван, пару стульев, тумбочку, повесил зеркало, радиоприемник, замок на решетчатую дверь.

Однако отсутствие жизненных перспектив начало сказываться. Робинзон запил, перестал следить за собой, а единственным видом трудового заработка остался мелкий ремонт в квартирах одиноких пенсионерок за тарелку супа или стаканчик водяры.

Люди, имеющие в жизни одинаковые идеалы, довольно легко сходятся, поэтому случайное знакомство Робинзона с Опарышем сразу переросло в совместное существование.

Наблюдая из своего ларька за этой подвальной парочкой, Женька ловила себя на мысли, что ведь у нее с Опарышем условия на старте были равными. А говорят – каждому свое. Глупости. Условия могут быть одинаковыми, люди – нет. Что выбрал, то и получил, а условия здесь ни при чем. Так, для отговорки.

Женька закрыла фанерное окошечко, заметив, как Опарыш свернул к площади, намереваясь все-таки спихнуть импортную бутылку из-под ликера. Ее ларек стоял несколько особняком, на пустыре между двумя многоэтажными домами. Товар расходился хорошо – многие не хотели тащиться к площади, а предпочитали идти выскочив налегке из дома, затариться поблизости. Особенно хорошо разлеталось спиртное.

Однако с другой стороны, сидеть одной в неохраняемом ларьке, стоящем на отшибе, было страшновато. Женькину предшественницу ограбили, играючи сломав фанерную дверь, и, как девушка ни кричала, никто к ларьку не подошел. Хозяин уволил продавщицу, заменил дверь, поставил еще одну защелку и на этом закончил. По вечерам Женька опасливо следила за подходившими к ларьку субъектами, каждый раз прикидывая, что будет делать, если сейчас начнут ломать дверь.

Видик Женька продала довольно легко. За пару сотен баксов, гораздо дешевле настоящей стоимости – свою роль сыграло отсутствие пульта и техпаспорта. Каждое утро в ларек заходил спекуль Борька, молодой мужик, и интересовался невостребованными закладами. Местные пропойцы тащили из домов всякую утварь, в том числе довольно дорогую, и оставляли под залог, выклянчивая у продавца бутылку горькой, частенько после этого так и не выкупая свое добро.

В основном тащили часы, фотоаппараты, обручальные кольца, реже аппаратуру, документы. Один раз какой-то мужик оставил в залог паспорт собственной жены и вазу с гравировкой “Паше и Лене в день свадьбы”. Ни того, ни другого Паша так и не выкупил. На такие случаи рядом крутился Борька. Он оценивал вещи, разумеется, всегда дешевле, отстегивал продавцам наличкой и исчезал до следующего утра.

Никаких отрицательных последствий этот бизнес за собой не нес. Если за оставленным барахлом в течение трех дней никто не приходил, то не приходи и после. Видеомагнитофон в качестве залога несколько удивил Борьку, но Женька отовралась, сказав, что мужик взял пол-ящика шампанского.

Кассеты Женька не отдала, опасаясь лишних вопросов и ненужных подозрений. Она просто поставила их на витрину, повесив ценник. Одну уже купили, на ней был записан какой-то боевик этого года. Другие не шли. Бородатые “Ну, погоди!”, “Веселые ребята” и гайдаевские комедии спросом не пользовались. Впрочем, Женька не сильно переживала, это ведь мелочевка. Цепочка перекочевала к Борьке за триста тысяч.

Ольге сделали операцию. Она лежала в реанимационном отделении Петровской больницы, и Женьку к ней, естественно, не пустили. Завтра у Женьки выходной, и она попробует прорваться туда или хотя бы поговорить с врачом. Сегодня Катьку пришлось оставить одну – из ларя забрали обогреватель, экономя на электричестве, и Катька могла простудиться. Женька решила два раза в день потихоньку закрывать ларек и бегать домой.

Как быть с черными, избившими Ольгу, она не знала. Продажа Борьке кое-какой их общей бижутерии и новых летних туфель, так ни разу и не надетых, принесла копейки, сменщица денег не одолжила, сославшись на предстоящую свадьбу, а торговаться с южными друзьями дело глупое и пустое. Поэтому, как это ни пугало, придется рискнуть еще раз. Не хватало баксов ста, Женька ругала себя, что сбежала из квартиры, не обыскав ее как следует. Наверняка было что взять. А теперь нужен второй заход бомбардировщика. Это придется проделать завтра вечером. Иначе не успеть.