Читать книгу - "Поворот к лучшему - Кейт Аткинсон"

В университете он одно время встречался с девушкой по имени Шторм (что бы про него ни думали, у него были подружки). Этот опыт — именно опыт, а не отношения — и привел его к убеждению, что люди соответствуют своим именам. Если сравнивать, то «Мартин» звучало довольно вяло, а вот «Алекс Блейк» — определенно источало энергию. Издатели сочли настоящие имя и фамилию Мартина недостаточно «пробивными». Псевдоним Алекс Блейк выбрали после долгих дискуссий, к которым Мартина особенно не допускали. «Твердое, серьезное имя, — заявила редактор, — для баланса». Для баланса чего с чем, она не уточнила.

Он случайно пнул портплед Пола Брэдли и вместо ожидаемой мягкости одежды почувствовал внутри что-то твердое и неподатливое. Интересно, что носит с собой человек, сохраняющий завидную выдержку даже после удара по голове? Откуда он взялся? Куда ехал? Пол Брэдли не производил впечатления фестивального туриста, у него в городе явно были дела поважнее.

Мартин посмотрел на запястье и вспомнил, что утром так и не нашел свои часы. Он подозревал, что их «одолжил» Ричард Моут. Он все время что-нибудь одалживал, явно считая, что если гостишь в доме, значит, можешь смело распоряжаться всеми вещами хозяина. Гость то и дело прибирал к рукам Мартиновы книги, рубашки, айпод («Ну и дерьмо ты слушаешь, Мартин»). Он даже нашел запасные ключи от машины и, похоже, решил, что может пользоваться ею когда вздумается.

Часы были «Ролекс», модель «Яхт-мастер», — Мартин купил их, чтобы отметить издание своей первой книги. От такого мотовства у него разыгрались угрызения совести, и он счел своим долгом пожертвовать аналогичную сумму на благотворительность, дабы усмирить совесть. Фонд помощи нуждающимся в протезах поставлял искусственные конечности жертвам противопехотных мин. Где-то на невообразимо далеких задворках цивилизации за эти деньги можно было купить сотню рук и ног. Конечно, если бы он не купил «Ролекс», то смог бы купить две сотни рук и ног, поэтому, вместо того чтобы рассосаться, его вина удвоилась. По сравнению с домом в Мёрчистоне часы — просто дешевка. На стоимость дома он, пожалуй, мог бы снабдить искусственными конечностями всех инвалидов в мире. Часы он продолжал носить, несмотря на то что они ежедневно напоминали ему о том происшествии в России. В этом было его наказание — не забывать никогда.

Скорее всего, Ричард Моут уже отыграл свое шоу и засел в каком-нибудь баре, чтобы пить и общаться с народом — налаживать связи. В этот вечер Би-би-си записывало специальный выпуск — выступления сразу нескольких комиков. Собственное шоу Ричарда начиналось в десять. «Комедия всегда происходит ночью», — объяснил он Мартину, и тому это утверждение показалось довольно забавным, о чем он Ричарду и сказал. «Ага», — лаконично и очень по-лондонски отозвался Ричард. Он был эстрадным юмористом, но отнюдь не весельчаком и за две недели знакомства ни разу не рассмешил Мартина, во всяком случае умышленно. Возможно, он берег себя для десятичасового шоу. Дни его славы пришлись на восьмидесятые, благодарное время для политических острот. После того как Тэтчер попросили вон, звезда Ричарда Моута покатилась к закату, хотя так и не закатилась достаточно далеко, чтобы он мог устроить себе торжественное возвращение. Моут держался на плаву за счет «альтернативных» викторин, ток-шоу и даже кое-каких (плохо сыгранных) ролей в театре.

В общем, Мартин решил, что уж лучше читать старые, засиженные микробами журналы в больнице и ждать новостей о незнакомце, чем социализироваться в каком-нибудь баре на пару с Ричардом Моутом.

Ричард был другом друга одного знакомого. Он возник пару месяцев назад, сообщил, что «дает шоу на „Фриндже“», и спросил, не сдаст ли Мартин ему комнату. Мартин молча проклял всю цепочку друзей за то, что раздают его номер телефона кому попало. Ему всегда было трудно сказать «нет». Несколько лет назад Мартин отчаянно пытался закончить книгу, но его постоянно отвлекали посетители — вереница туристов из Порлока (так он о них думал),[26]и он завел привычку держать в прихожей плащ и пустой дипломат, чтобы, как только прозвенит звонок, набросить плащ, подхватить дипломат и сказать: «Простите, как раз собирался выходить».

Он тогда только переехал в Эдинбург из Озерного края и пытался завести новые знакомства, начать с чистого листа насыщенную общением жизнь, мечтая, что сказанное за глаза: «Это старый пердун Кэннинг» — превратится в: «Мартин Кэннинг, приятно познакомиться. Я? О, я писатель. Детективы пишу. Последний называется „Горский танец“. Стал бестселлером, да. Где черпаю идеи? Ах, даже не знаю, у меня всегда было живое воображение, желание творить. Знаете, как это бывает». Но в действительности вместо общения его жизнь насытилась всевозможными типами, с которыми он не желал иметь ничего общего, и ему потребовалось несколько месяцев (в особо трудных случаях — лет), чтобы от них отвязаться. Похоже, ни у одного из этих нежеланных знакомцев не было занятия лучше, чем навещать Мартина в любое время дня и ночи. Один из них — по имени Брайан Лигат — отличался особенным постоянством.

Брайан был неудачником лет сорока, в анамнезе — неопубликованная рукопись и горькая обида на всех литературных агентов Британии, ни один из которых так и не разглядел в нем гения. Мартин видел несколько писем, сочиненных Брайаном в ответ на многочисленные отказы. Они содержали фразы типа «Тупая, тупая, тупая, заносчивая английская стерва» и «Я знаю, где ты живешь, жопа безграмотная» и пугали Мартина своим безумием. Брайан показывал ему свою рукопись, «величайший шедевр» под названием «Водитель последнего автобуса». «Гм, — вежливо буркнул Мартин, возвращая текст Брайану, — весьма необычно. Писать ты умеешь, вне всяких сомнений». И это была правда, писать Брайан действительно умел — мог взять ручку с бирюзовыми чернилами и заполнить страницу крупным, петлявым почерком, хаотично разбросав глаголы по предложениям, в которых каждый знак препинания кричал о сумасшествии автора. Но Брайан знал, где живет Мартин, так что лучше было поостеречься.

В тот день, услышав звонок, Мартин накинул плащ, подхватил дипломат и рывком открыл дверь. На пороге стоял Брайан, с надеждой во взоре переминаясь с ноги на ногу.

— Брайан! — приветствовал он гостя с деланной веселостью. — Какой сюрприз. Извини, но я как раз собрался выходить.

— Куда идешь?

— Опаздываю на поезд.

— Я провожу тебя на вокзал, — бодро предложил Брайан.

— Да не стоит.

— Мне не трудно.

Так они вместе отправились в Ньюкасл, сев в половине двенадцатого на поезд до Лондона. В Ньюкасле Мартин выбрал в центре первое попавшееся офисное здание и со словами: «Ну, я пошел» — нырнул в лифт. Он оказался на восьмом этаже в офисе торговцев таймшерами, где с облегчением побеседовал о покупке роскошной виллы во Флориде, «в непосредственной близости от поля для гольфа и других мест отдыха». Уходя, он взял неподписанные бумаги с собой, «чтобы просмотреть на досуге», и выбросил их в ближайшую урну. Разумеется, Брайан ждал его в фойе. «Как прошло?» — радушно поинтересовался он, увидев Мартина. Они вместе вернулись в Эдинбург пятичасовым поездом, и как-то так получилось, что на вокзале Уэверли Брайан уселся с ним в такси. Мартин думал, что бы сказать, но на ум не шло ничего, кроме «Свали из моей жизни навсегда, больной придурок», и, когда он расплачивался за такси, Брайан был уже на полпути к его порогу со словами: «Я поставлю чайник? Хотел обсудить с тобой свой роман. Подумываю переписать его в настоящем времени».