Читать книгу - "Тайные убийцы - Роберт Уилсон"

Пресс-конференция продолжалась около часа; она была скорее формальностью. Эльвира уже готовился сворачивать мероприятие, когда в задних рядах встал один из журналистов.

— Последний вопрос — к старшему инспектору Фалькону, — сказал он. — Вы удовлетворены результатами?

Краткая пауза. Предостерегающий взгляд Эльвиры. Женщина в переднем ряду наклонилась, чтобы лучше видеть Фалькона.

— Судя по моему собственному опыту, я мог бы быть удовлетворен, — ответил Фалькон. — Таков характер всех дел об убийстве: чем больше проходит времени, тем меньше вероятность, что будут сделаны какие-то новые открытия. Однако я бы хотел сказать жителям Севильи, что лично я не удовлетворен этими результатами. С каждой новой акцией терроризм все глубже погружается в пучину зла. Человечеству сейчас приходится жить в мире, где некоторые готовы воспользоваться уязвимостью населения перед терроризмом, чтобы получить власть. Я бы предпочел исчерпывающим образом раскрыть это преступление, то есть посадить на скамью подсудимых всех — от тех, кто его планировал, до того человека, который заложил бомбу. Пока мы добились лишь частичного успеха, но для меня борьба не заканчивается на этой пресс-конференциии, и я хочу заверить севильцев, что я вместе со своим отделом сделаю все, что в наших силах, чтобы найти всех виновников, где бы они ни находились, даже если это будет стоить мне карьеры.

После пресс-конференции Фалькон до половины одиннадцатого вечера пробыл в управлении, занимаясь бумажной работой: за пять дней расследования ее накопилось громадное количество. Потом он поехал домой, принял душ и переоделся; когда в одиннадцать приехал Грегорио, Фалькон уже был готов к вечернему сеансу связи с Якобом.

Грегорио пребывал в состоянии нервного возбуждения.

— Несколько различных источников подтвердили, что активизировались три ячейки. Одна группа вчера вечером выдвинулась из Валенсии, семейная пара сегодня рано утром выехала из Мадрида на фургоне, а еще одна группа вышла из Барселоны между серединой дня пятницы и сегодняшним утром, поодиночке и по нескольку человек. Видимо, все они направляются в Париж.

— Посмотрим, что нам скажет по этому поводу Якоб, — проговорил Фалькон.

Они установили связь и обменялись вводными фразами.

— У меня нет времени, — написал Якоб. — Я должен лететь в Париж рейсом 23.30,[90]а до аэропорта мне больше часа.

— Причины?

— Не сказано. Мне велели забронировать номер в том отеле в Марэ,[91]где я обычно останавливаюсь. Инструкции получу по прибытии на место.

Фалькон спросил о трех ячейках, которые с пятницы активизировались в Испании и выдвинулись в Париж.

— Ничего об этом не слышал. Не знаю, связана ли с этим моя поездка.

— Как насчет «тары»?

— Пока ничего не знаю. Есть еще вопросы? Мне пора.

Грегорио покачал головой.

— Ты писал, что, когда тебя возили в лагерь ГИКМ на обряд посвящения, ты видел там целую стену книг — автомобильных руководств. Ты что-нибудь о них помнишь? Какая-то неожиданная тематика.

— Они все касались полноприводных машин. Я запомнил эмблемы «фольксвагена» и «мерседеса». Третья книга была о «рейндж-ровере», а что касается последней, то мне пришлось проверить в Интернете, правильно ли я запомнил эмблему. Это оказался «порше». Все. Попытаюсь выйти на связь из Парижа.

Грегорио встал, собираясь уходить, словно он зря потерял время.

— Есть какие-нибудь мысли? — спросил у него Фалькон.

— Поговорю с Хуаном и Пабло, узнаю, что они думают.

Грегорио вышел. Фалькон снова опустился в кресло. Ему не нравилась эта разведывательная работа. Было такое ощущение, словно все вокруг него вдруг задвигалось с угрожающей скоростью, все надо было делать срочно, а причиной этого было всего лишь мелькание символов на мониторе. Теперь он понимал, почему люди иногда сходят с ума в этом мире, где реальность сведена к «информации» от «источников» и где агентам велят останавливаться в гостиницах и ожидать «инструкций». На его вкус это было слишком бесплотно. Он никогда бы не сказал об этом вслух, но он предпочитал свой мир, где были трупы, патологоанатомы, эксперты, улики, диалоги лицом к лицу. Ему казалось, что работа в разведке требует такой же горячей веры, как и религия, и, подумав об этом, он вдруг обнаружил, что находится в каком-то сумеречном мире, где его вера в духовное начало словно бы не могла подняться до признания верховного существа.

На столе у него, рядом с кипой бумаг, которые он взял домой, лежали три записные книжки: он заполнял их во время этого расследования. Он вынул из принтера лист бумаги и раскрыл первую записную книжку. Дата: пятое июня, тот день, когда его вызвали осмотреть труп Татеба Хассани на мусорной куче близ Севильи. Оказывается, рядом с датой он тогда полуосознанно вывел: «Росио».

Наверное, что-то такое сообщали по радио. Всегда объявлялось, когда образ Пресвятой Девы из Росио выносили из храма для участия в шествии в понедельник Пятидесятницы. Рисуя повозку — такие же повозки, только раскрашенные, были типичной приметой паломничества в эти места, — он вдруг осознал, что праздник в Росио стал привлекать не меньше туристов, чем Страстная неделя или Ферия. Туда всегда стекались тысячи паломников со всей Андалузии, а теперь к ним прибавились сотни туристов, ищущих новых севильских впечатлений. Его брат Пако на своей ферме по разведению быков даже начал предоставлять лошадей и временное жилье агентству, которое специализировалось на более роскошных способах паломничества, с великолепными тентами, ужинами с шампанским, фламенко каждую ночь. В наше время существуют версии люкс для чего угодно. Вероятно, есть и ВИП-вариант шествия в Сантьяго-де-Компостелу.[92]Моральное разложение проникло даже в паломнический бизнес. Под изображением повозки он подписал: «Росио. Туристы. Севилья».

Он стал листать дальше эти заметки и зарисовки. При этом он невольно подумал о художниках и писателях, у которых тоже есть записные книжки. Ему нравилось, когда в музеях, среди наследия больших художников, выставляли и наброски из записной книжки, которые в конечном счете превратились в знаменитое, всеми признанное полотно.

Его внимание привлекла ни с чем не связанная короткая запись, которую он недавно сделал на обороте листка бумаги: «истощать ресурсы Запада, вынуждая тратить их на растущие меры безопасности, угрожать экономической стабильности, атакуя курорты на юге Европы и финансовые центры на севере: Лондон, Париж, Франкфурт, Милан». Кто это сказал? Хуан? Или это написал ему Якоб?