Читать книгу - "Хищная книга - Мариус Брилл"

В своем романе «1984» Джордж Оруэлл описывает некую спецслужбу, занимающуюся массовым промыванием мозгов. В ее главном здании находится одиозная «комната 101», в которой каждый встречается с самым невыносимым своим страхом. Любой, кого заподозрят в отсутствии любви (к Большому Брату), подвергается в этой комнате перевоспитанию страхом.

Не правда ли, звучит знакомо? Не указывают ли все мои умозаключения к настоящему моменту на деятельность такой государственной спецслужбы? Оруэлл называл ее «Министерством любви».

Если сотрудники спецслужб, «они», те, кто направляет и контролирует любовь, входят составной частью в государственную систему, не должен ли я предположить, что у нас действительно есть секретное «Министерство любви»? Может ли на самом деле втайне существовать могущественная государственная структура, которая регулирует наши эмоции и поощряет нашу психологическую фиксацию на любви, хотя и не к Большому Брату, а к нашим предполагаемым «возлюбленным»?

Откровенно говоря, собрав все свидетельства, с которыми мы уже ознакомились, я начал думать, что такое возможно. Как мне представлялось, все собранные к тому моменту факты указывали, что «Министерство любви» действительно существует. Оруэлл описал не свой вымысел, а факт, замаскированный под фантазию. Мы можем только предполагать, что было бы, если бы он напрямую изложил факты так, как они есть, — вероятно, мы бы ему не поверили, но «они», сотрудники настоящего Министерства любви, отвели бы его в персональную «комнату 101».

Получалось, что в ходе моих исследований я собрал множество косвенных улик, но ни одного прямого доказательства для суда. К счастью, в нашем многократно проанализированном и проинтерпретированном мире, где практически не осталось уже подлинных фактов, академические исследования и исторические гипотезы не сталкиваются с такими строгостями, как в суде. Здесь чрезвычайно весомые косвенные свидетельства могут составить убедительное доказательство, хотя и не бесспорное. Удачливый ученый может не доказывать самоочевидные вещи со всей строгостью, достаточно представить множество разумных доводов, пока противоположная точка зрения не покажется всем еще более разумной. То, что любовь есть результат социальной пропаганды, промывания мозгов, выглядело для меня не просто возможным, а в высшей степени вероятным.

И вот тогда лиге удалось проникнуть в самое средоточие того государственного механизма, который я изучал теоретически; я получил все прямые доказательства, о каких только мог мечтать.

В жизни многих преподавателей наступает момент, у кого-то прямо на кафедре, в моем же случае — у писсуаров общественной уборной Сент-Жиль, когда к ним подходит вестник. Вестник отводит их в сторонку и тихо говорит, что их хочет видеть «человек в Виктории».

Вообще говоря, это счастливый случай, обычно означающий для преподавателя солидный прирост доходов и определенного рода популярность среди наиболее одаренных и симпатичных студентов, подумывающих о карьере в секретных службах. Даже у самых замшелых преподавателей внештатная должность «поисковика талантов» для британской разведки заметно улучшает финансовое положение и повышает социальный статус.

Человек в Виктории? Много что находится in Victoria, например, в саду Виктории стоит здание секретных служб, но здесь, боюсь, мы имеем дело с глуповатой шуткой тех, кто знает римские цифры. M.i.V. означает МИ-5. Умение разгадывать кроссворды из «Таймс» часто помогает в жизни.

Правду сказать, когда появился «вестник», джентльмен в синем комбинезоне со шваброй и связкой туалетных дезодорантов через плечо, я был несколько ошарашен. Хотя и не таким образом, каким были ошарашены в этом месте многие мои коллеги по части надомных промыслов. Даже на следующий день в 5 часов 40 минут на Паддингтоне я, возможно, по наивности, не видел никакой связи между результатами моего исследования и реальностью, отразившейся в моих предположениях о тайной деятельности Государства.

В тот момент никто, как я думал, даже не видел моего труда, и хотя доклад о моих изысканиях был запланирован в Обществе Зулейки Добсон, я из осторожности ни словом не обмолвился о его содержании.

Оглядываясь назад, можно сказать, что книги, которыми я пользовался в нашей библиотеке, учитывались в моей карточке, и их тематика могла навести «человека в Виктории» на определенные подозрения. И все же, когда встретивший меня в доме на набережной Миллбанк добродушный лысеющий сотрудник разведки протянул мне фотокопии той самой главы, которую вы сейчас читаете, я совершенно растерялся.

— Прежде чем мы начнем беседу, — сказал он, протягивая мне ручку, — подпишите это.

Он указал на лежащий на столе бланк с текстом Закона о секретности. Сгорая от любопытства, я подписался и вернул ему ручку.

— И еще, Пеннигрош, — начал он довольно агрессивно, — сами понимаете, теперь, когда вы это подписали, — он кивнул на документ, — если вы, выйдя отсюда, расскажете или запишете хоть что-то из того, что здесь услышите, это будет расцениваться как государственная измена. В нашей стране за это до сих пор полагается смертная казнь.

Я кивнул.

— Так вот, узнать мы хотим, кто именно передал вам эту информацию, их имена, адреса и так далее. — Он встряхнул перед моим лицом страничками фотокопий.

— Это просто исследование, — ответил я ему, пытаясь приветливо улыбнуться, — выводы, полученные с помощью книг, изысканий. Это гипотеза.

Мой дознаватель оказался по-военному упертым и около часа отвергал все мои доводы, пока до него постепенно не стало доходить, что и такой вариант может быть правдой.

— А тот факт, что я оказался у вас, — закинул я удочку, — и вы задаете мне такие вопросы. Не означает ли это, что я угадал правду? Это действительно Министерство любви? Образно говоря, конечно?

Слегка побледнев, он вышел из комнаты, вскоре вернувшись с симпатичным молодым человеком, которого я узнал — лет пять назад он окончил колледж Сент-Джон. Новый собеседник радушно пожал мне руку, восторженно отозвался о моих лекциях, принялся меня обхаживать и потчевать, словом, показал, что неучтивы только неучи.

— Итак, профессор, — сказал он наконец, — уверен, что у столь интеллигентного человека, как вы, не вызовет удивления, что мы с некоторых пор следим за вами. Главным образом потому, что мы уверены — вы нужны нам и нашей стране.

— Вы предлагаете мне работу?

— Ну, разумеется. Мы хотели бы, чтобы вы к нам присоединились, помогали присматривать за светлыми головами, появляющимися в университете. — Юноша написал на листке бумаги какие-то цифры и подвинул его ко мне. — Столь деликатное поручение требует соответствующих гонораров.

Я взглянул на сумму, до неприличия круглую, развратную, как огромная силиконовая грудь, и понял, что отказаться от такого предложения было бы нереально. Меня, мою диссертацию, они расценивали как угрозу и не хотели головной боли со мной, предпочитая, чтобы я сам встал на их сторону. Они покупали мое молчание. Разве я мог согласиться? Но если я откажусь, мне придется жить, никогда не зная, откуда ждать удара, где меня подстерегает опасность, и, самое, наверное, худшее, я никогда в точности не буду знать, как вообще функционирует заговор любви, тот механизм, разобраться в котором я так долго пытался.