Читать книгу - "Secretum - Рита Мональди"

– Да, синьор, досточтимый аббат Мелани, – ответил Ромаули, несколько удивившись разочарованию Атто, которое даже ему было заметно. – Они настолько благородны, эти растения с четырьмя цветками, что я хотел дать им изысканное имя Тетракион, от древнегреческого «tetra» что означает «четыре». Но скорее всего, вы не разделяете моего мнения и моих надежд относительно Эскориаля. Если так, то прошу вас непременно сказать мне об этом, чтобы я не надоедал вам больше. Возможно вас порадует моя работа с цветочными эссенциями. Я сам мог бы все показать. Вы же еще придете сюда на днях, да?

* * *

Разговор с Транквилло Ромаули привел нас в мрачнейшее расположение духа.

– На кой черт мне нужны ты и твоя жена! – напал на меня аббат Мелани, не успели мы отойти даже на пару шагов. – Она обещала сообщить бог знает какую интересную информацию, которую ей якобы сообщили женщины, когда она произнесла пароль. И вот теперь мы стоим здесь с пустыми руками.

Опустив голову, я молчал: Атто был прав. Втайне у меня возникло подозрение, что Клоридия, после того как я устроился на службу к Атто и таким образом поставил свою жизнь на карту, с самого начала вместо обещанной помощи тайком приняла другое решение: не давать мне впредь никаких сведений или почти никаких, чтобы не подвигнуть меня на безрассудные геройства. Разумеется, я ничего не сказал аббату о своих подозрениях.

– Без сомнения, этот садовник вообще не имеет никакого отношения к известному женщинам паролю, – ответил я. – Но, тем не менее, он дал нам полезную информацию. Тетракион означает «состоящий из четырех».

– Можешь ли ты, черт возьми, сказать мне, какое отношение это имеет к чаше Капитор? – закричал Мелани и истерически засмеялся.

– Я думаю, что никакого, синьор Атто. Но повторяю, что теперь мы, по крайней мере, знаем значение этого слова.

– Для того чтобы узнать, что «tetra» по-гречески означает «четыре», мне совсем не нужен твой садовник, – оскорбленно ответил аббат.

– Но то, что тетракион просто значит «четыре», вы не знали… – настойчиво возразил я.

– Я просто забыл, принимая во внимание мой возраст. В конце концов, я не библиотекарь, как Бюва, – поправил меня Атто.

– Возможно, что на чаше Капитор изображено нечто состоящее из четырех частей.

– Как я тебе уже говорил, на чаше изображены Посейдон и Амфитрита, которые несутся на колеснице по волнам.

– А вы уверены, что там больше ничего не было?

– Это все, что я видел. Кажется, ты принимаешь меня за полного безумца, – совсем рассердился Атто. – В любом случае мы сможем убедиться в этом лишь в том случае, если найдем все три подарка Капитор. И ты прекрасно знаешь, что мы должны их найти.

Итак, уставшие и разочарованные, мы в который раз добрались до дороги, ведущей к таинственной вилле «Корабль», построенной Эльпидио Бенедетти. И лишь теперь я вспомнил, что забыл спросить у аббата Мелани кое-что очень важное: кем была графиня Суассонская, которая посеяла раздор между Марией и королем? Допустим, она была той таинственной графиней С., отравительницей, о которой мадам коннетабль высказалась так сдержанно. Я почувствовал, как мое плохое настроение еще больше ухудшилось: аббат Мелани все еще ни словом не обмолвился в моем присутствии о наследовании испанского престола, в то время как в письмах, адресованных мадам коннетабль, только и говорил об этом. Это были две Испании: та, о которой мне рассказывал Атто, и та, что была на пятьдесят лет старше, – Испания Хуана, внебрачного ребенка, и Капитор, с ее загадочными подарками Мазарини. А были ли эти две Испании как-то между собой связаны? Наверняка существовало какое-то общее звено, и оно заключаюсь в этом таинственном тетракионе.

– Ты очень задумчив, мой мальчик, – заметил Атто, сам еще несколько мгновений назад витавший мыслями очень далеко даже дальше, чем я.

Аббат посмотрел на мое мрачное лицо с чуть заметной тревогой. Как все профессиональные лгуны, он всегда боялся, что его собеседники рано или поздно смогут соединить разорванные нити его полуправд.

– Я думал о тетракионе и сейчас, когда мы почти приблизились к «Кораблю», вспомнил еще и о Марии Манчини, – сказал я глубоко вздохнув.

Разумеется, это была ложь. Хотя я и думал о Марии, но только потому, что мне было кое-что неясно в письмах, которыми они обменивались с Атто и которые я уже неоднократно читал.

– Если быть более точным, я размышлял о том, как гнусно вели себя придворные по отношению к этой девушке, к примеру, та же графиня Суассонская… Кстати, кто она такая? – спросил я с неподдельной наивностью.

– Я вижу, что ты, несмотря на события последних дней, лишившие тебя сна, не забыл того, что я тебе рассказывал, – ответил аббат, довольный тем, что история любовных похождений молодого короля настолько увлекла меня, что я умолял рассказать мне подробности. Разумеется, он только этого и ждал.

Графиня Суассонская, как объяснил мне аббат Мелани, была самой старшей сестрой Марии. Ее звали Олимпия Манчини, и некоторые поговаривали, что она была одной из тех женщин, кто научил молодого короля любви.

Весной 1654 года они часто танцевали на дворцовых праздниках. Ей было семнадцать лет, а Людовику – пятнадцать. И у нее возникли определенного рода надежды…

Однако Мазарини, ее дядя, уже очень скоро пообещал племянницу графу Суассонскому – одному из родственников королевской семьи, жившему в Савойе. В 1657 году ее выдали замуж. – У Олимпии был ужасно завистливый характер, – прошептал Атто, и по всему было видно, что это вызвало у него неприятные воспоминания. – Лицо длинное и заостренное, никакой красоты, кроме Ямочек на щеках и двух живых, но слишком маленьких глаз. Весь двор спрашивал: неужели она была возлюбленной короля?

– И? Она была его возлюбленной? – насел я на него, надеясь, что Мелани выдаст мне какую-нибудь мелочь, которая поможет в моем расследовании.

– Вопрос поставлен неправильно. Какая возлюбленная может быть у пятнадцатилетнего мальчишки? В лучшем случае можно спросить, предавались ли они плотским утехам? И ответ будет звучать так: даже если да, то что здесь такого?

Если верить Атто, можно с уверенностью говорить о том, что времяпровождение с Олимпией – платоническим оно было или нет – не имело никаких последствий, которые тронули бы сердце короля. А когда застучали сердца Марии и Людовика, Олимпия уже ожидала рождения своего первого сына.

– Но, конечно же, беременность не помогла ей освободиться от чудовищной зависти к своей сестре, так как той самым естественным образом удалось то, чего не смогла сделать Олимпия, – завоевать сердце короля.

Зависть к сестре привела к тому, что между первой и второй беременностью Олимпия снова начала кокетничать с королем. Но и в этот раз у нее ничего не вышло. Однако она тайно пользовалась поддержкой матери короля, которая, как известно, опасалась, как бы между Людовиком и Марией не возникло любовное чувство. И Олимпия была занята тем, что плела интриги, признаваясь в письмах к сестре, что мать Людовика против отношений Марии и короля.