Читать книгу - "Гобелен с пастушкой Катей - Наталия Новохатская"

Обе возможности, лишенные преимуществ, обладали одними недостатками. Признания Октавии могли настолько отвлечь Жанин от сложной дороги, что дослушивать пришлось бы в обществе ангелов. А на берегу Потомака машина с двумя женщинами могла привлечь внимание общества другого сорта, отнюдь не ангельского чина. Время и место для остановки во тьме было неподходящим, силы зла разгуливали по уединенным местам невозбранно, пришлось бы горько пожалеть об отсутствии полиции, так легкомысленно нами избегнутой.

В качестве альтернативы негативным возможностям Жанин предложила третий вариант. Воспользоваться телефоном в ее машине, оповестить Бориса, что доктор Бивен желает оказать мне гостеприимство на одну ночь, и ехать прямиком к ней, где выслушать откровения Октавии при всем возможном комфорте. Рассел и Гуффи будут счастливы.

Так мы и поступили. По телефону Борька особенно занудствовать не мог, он только снял с себя ответственность за мое благополучие в чуждой стране, предоставил решать, насколько я обременю своим присутствием чету Бивенов, и пожелал увидеть вечером в пятницу, к обеду в доме Стэфани и Джона.

Напоследок Борис спросил, есть ли у меня ключи, если привезут днем (в случае полного осточертения Бивенам), и удовольствовался положительным ответом. Я боюсь, Ирочке придется много чего выслушать по поводу сумасшедшего поведения кузины, и не раз, и не два.

В края докторов Бивен мы въехали совершенной ночью, в двенадцатом часу. Рассел не спал, слушал музыку. Гуффи дремала у него в ногах, но исправно кинулась нас встретить. Хозяину дома проимпонировал внеплановый визит ночной гостьи, по крайней мере он так сказал и пообещал приготовить бутерброды к позднему чаю.

Жанин попросила мужа сделать кофе, ибо нам предстояла работа. Рассел приподнял брови, но отнесся с уважением. Как я понимаю, в доме Бивенов царила полная свобода: каждый работал, отдыхал и принимал гостей по своему усмотрению, при этом неизменно пользовался одобрением супруга.

Закончив обильную трапезу (Рассел от души наделал сэндвичей с индейкой и ростбифом, которым я отдала должное), мы оставили Рассела в гостиной дослушивать концерт Малера, а сами поднялись наверх. Жанин оборудовала для меня ту же гостевую спальню, принесла туда элегантный приемник с магнитофоном и расположилась в бархатном кресле у зеркала. Я присела на кровать.

Пришло время открывать сумку Олеси Скороходки. В ней не было ни замка, ни молнии, переднее полотно просто откидывалось. Внутри лежали в конвертах кассета Октавии и бумага, подписанная преподобным Марком Копландом и скрепленная печатью церкви Святого Луки. Я вынула дары Октавии, и внутри остались два листа пожелтевшей бумаги, прозрачная расческа, кошелек с рублями и мелочью, чистенький спрессованный носовой платок и записная книжка с надписью «Олеся Скоробогатова, 8 класс А» на первой странице.

Отдельные листки бумаги были исписаны стихами от руки. Одно из стихотворений принадлежало Люсе Немировской, то, что было написано в ночь перед разрывом, затем продиктовано в письме для Тамары Белоусовой, Прекрасной Маркизы. Видно, кто-то захватил листок с собой в Ленинград, когда Люся убежала, чтобы встретиться с машиной у памятника Грибоедову.

Второе стихотворение, исполненное другим почерком, крупными неровными буквами было подписано Олесей и адресовано Андрею. Вот оно. Наверное, первое и последнее в девочкиной жизни, хотя, кто знает…