Читать книгу - "Новый век начался с понедельника - Александр Омельянюк"

И чем больше было работы в коллективе, чем больше был доход и заработки, чем меньше оставалось свободного времени для словоблудия, сплетен и взаимного пикирования – тем дружнее и сплочённее становились люди. И когда работы было много, она кипела в знающих мозгах, и спорилась в умелых руках.

В свободное время Платон, не обращая внимания на окружающих, с головой погружался в свои произведения, в жизнь придуманных им и взятых из жизни героев. Вот и сейчас он изгалялся в юморе, пытаясь пристроить модернизированные им слова, но пока что-то не получалось.

Но неожиданно возглас начальницы вновь прервал творчество писателя.

Зычный голос Надежды Сергеевны, с детства привыкший к деревенским просторам, не раз оглашал окрестности их офиса, приводя в нервный трепет своих сотрудников и шокируя своей шумной простотой редких, и потому всегда желанных, гостей и посетителей.

Среди них вдруг оказалась и одна из дежурных, всегда следящая не только за посетителями, но и за собой и своим здоровьем, потому ещё более интеллигентка, чем другие, Галина Александровна.

Платон вошёл в кабинет и услышал очередное указание начальницы:

– «Когда у нас будет россыпной…, отсыпь Галине Александровне полкило!».

– «Конечно! Хорошо! Когда будет!» – принял указание к исполнению Платон.

А тут ещё вмешалась и сама просительница:

– «Платон Петрович! Пожалуйста, поимейте меня ввиду!».

– «Хорошо…! Но может… на виду?!» – сначала было согласился, но тут же недоумённо переспросил её Платон.

Заливистый смех обеих женщин стал наградой ёрнику за его очередную, ими же спровоцированную, шутку.

И это в их коллективе давно уже стало обыденным, даже нормой. Ибо нет ничего смешнее человека с серьёзным лицом! Потуги человека стать кем-то, урвать что-то, по большому счёту тоже смешны!

Под горячую руку шутника, вернее под его острый язык, попал и Иван Гаврилович. Издалека услышав смех, он поспешил в компанию коллег тоже поучаствовать в развлечении.

И попал.

– «Ты лекарство пьёшь?» – с порога огорошил его вопросом Платон.

– «Да! «Ибупрофен»!» – ничего не заподозрив, по инерции сознался тот.

– «Так ты значит у нас доктор «Ебу профан?!» – наклонившись к жертве, прошептал Платон на ухо Гудину.

К концу дня, забывшись, Надежда Сергеевна вслух планировала завтрашний день. Указывая сама себе на Платона, она успокоилась выводом:

– «Этот… будет клеить, а Иван Гаврилович пусть тогда едет на машине с грузом!».

Возмущённый таким жестом и безличным обращением, Платон сам не удержался от хамства, неожиданно выпалив:

– «А на безрыбье и рак… трахнет!».

– «Да! Ты прав насчёт Гаврилыча!» – спокойно отреагировала на пошлый юмор коллеги начальница.

В конце следующего дня Платон, встретив счастливого Гудина, весь день прокатавшегося, сначала экспедитором, а потом пассажиром, сразу опустил того на землю, укоряя за отсутствие на рабочем месте:

– «Ванёк! Пока у тебя детство в жопе играло, и ты с Алёшкой катался на бибике, Надежде пришлось самой коробки таскать!».

На следующее утро Гудин сам первый зашёл к Платону, пытаясь оправдать своё вчерашнее не участие в офисных перегрузках коробок необходимостью сопровождать Алексея, на которой тот настоял. Невольно разговор перешёл и на личность отсутствовавшего провинившегося.

– «У Алексея к зрелости всё больше будет проявляться жидовское начало!» – начал разборку Гудин.

– «Да! А не только живот!» – согласился Платон.

И в этом он был прав. Алексей внешне стал похожим на знак $, при взгляде на него с правого бока: слишком сутулая спина с сильно выпяченным животом.

– «Любит он всё время всё указывать! Хоть хлебом не корми! Весь в папашу! Гений! А ведь яйца курицу не дрочат!» – возмущённо продолжил Иван Гаврилович.

– «Да! Яйца курицу не учат, даже, если они гусиные!» – согласился с ним, несколько уточняя, Платон.

– «Они со своим отцом просто злопыхатели какие-то!» – вспомнил вдруг что-то патриот Иван Гаврилович.

– «И антисоветчики!» – добавил коммунист Платон.

Платон искренне считал, что в советское время Алексей стал бы диссидентом, но не конструктивным.

А так он стал лишь антироссиянином.

Он хорошо уже знал все недостатки Алексея, не раз на них натыкался.

Как-то Платон целый час прождал в метро Ляпунова, привычно, как автомобилист, оправдавшегося:

– «Да я в пробку попал!».

– «Ну, ты её выбил?!» – намекнул Платон на затянувшиеся утренние любовные утехи коллеги, но не партнёра.

Алексей до такой степени был неаккуратен, что даже на работе не мог поставить ровно одну коробку на другую.

Со склада он забирал их не по порядку, из стопок, а как попало, снимая лишь верхние, чтобы лишний раз не нагибаться. Из-за этого Алексей однажды «сам себя чуть не высек».

Ему надо было отвозить большую партию коробок весьма солидному оптовику, даже на коробки которого наклеивался штрих-код. Платон, по обыкновению, приготовил коробки стопками по десятку. А Алексей, работая без занятого другим делом Платона с Гудиным, по своей привычке, стал брать коробки не вглядываясь в этикетки на них, срезая макушки всех стопок, в том числе без штрих-кода.

Хорошо ещё, что перед окончательным уходом на выезд, он озвучил Платону вопрос о количестве коробок со штрих-кодом, оставшихся на складе. А их ведь не должно было остаться ни одной.

Тут-то Платон и обнаружил промах коллеги. Не произойди этого, пришлось бы Алексею два лишних раза разгружать свою машину и из-за этого потерять целый день.

Но Платон, может как человек, в основном, западный, во всём любил справедливость, аккуратность, точность и порядок.

Поэтому старался ввести и навести их на вверенной ему территории. Возможно, что именно из-за этого некоторые безалаберные иногда считали его занудой.

– «В моей жизни никогда, даже ни одна падла не могла обвинить меня в плохой работе!» – на всякий случай подвёл итог для Гудина Платон.

Поскулив о своих «девичьих делах», партнёры разошлись не солоно хлебавши.

Вскоре все пятеро на Волге Алексея поехали в институт на день рождения их вышестоящей начальницы Ольги Михайловны Лопатиной.

По простоте душевной Надежда, как всегда, села рядом с водителем. Платон – сзади неё на место «босса», Гаврилыч – у противоположной двери, а Ноне досталась середина между перезрелыми мужчинами, ни то, ни сё.

Платон лишний раз утвердился в выводе, что Надежда и Гаврилыч и тут: два сапога – пара!