Читать книгу - "Коллекция китайской императрицы. Письмо французской королевы - Елена Арсеньева"

Что ж она такое, эта Бастилия? Теперь-то ее и следа нету! Разобрали по камушкам! А была-то огромной твердыней, одной из самых грозных крепостей, которые стояли когда-либо в городах. Она находилась у самого входа в Сент-Антуанское предместье, и выстрелами из орудий, кои на стенах ее стояли, могла бы покрыть не только предместье, но и кварталы, расположившиеся вокруг в форме звезды. Я таковых-то крепостей не видал, хоть, почитай, пол-Европы изошел!

Вот вижу, как огромная толпа бросилась к Бастилии. Все как с ума сошли. Рожи безумные, глаза горят!

Выступает вперед какой-то вояка из низших чинов и ну кричать:

– Выдайте оружие восставшему народу Парижа!

– Не сходите с ума, господа! – послышался громкий насмешливый голос, и на стенах появился господин в кирасе, так ярко начищенной, что она слепила глаза. И в шлеме его сияло солнце. Это был комендант крепости де Лонэ. – Лучше разойдитесь и вспомните о том, что творите. Не поддавайтесь на речи зарвавшихся буржуа, которые на ваших костях в рай хотят въехать, вашей кровью власти добиться. Опомнитесь!

– Ишь, красно плетет, – послышался рядом ехидный шепоток, и я не тотчас осознал, что слышу русскую речь. Поглядел – да вот же они, наши голуби, Николай Новиков и Александр Радищев. В точности такие, как их описывал Иван Матвеевич: у Новикова лицо длинное, нос длинный, глаза темные, насмешливые, губы пухлые, Радищев собой хорош, тоже темноглазый, губы тонкие, лоб высокий… Да и у Новикова лоб высокий, что ум обличает. На что ж этот ум направится?!

– Господа, – говорю я им, – я к вам от Симолина с поручением.

– Ах, еще одна нянька назначена для попечения над нами, – томно сказал Радищев, насмешливо кривя узкий рот. – Надоели все! Прочь поди, не суйся на глаза более.

Новиков фыркнул, но смолчал.

– Господа добрые, – говорю я им, – одумайтесь и уходите отсюда. Негоже русским дворянам даже из простого любопытства присутствовать при попытке другое государство уничтожить. Грех это. Все равно как муками чумного больного любоваться. Ведь не ровен час – сам тлетворную заразу подхватишь.

Новиков глянул исподлобья, Радищев оскалился. Оба не сказали ни слова. Но и послушаться меня не думали. Оно и понятно! Кто они – и кто я? А глаза их так и липнут к воспаленным лицам, красным глазам и ртам распяленным, что мелькают кругом.

Передернулся я с отвращением и невольно вспомнил стих из «Телемахиды» великого нашего пиита Василия Тредиаковского, который пса Кербера, трехглавого обитателя Аида, описывал:

– Чудище обло, озорно, огромно, стозевно и лаяй…

Новиков хитро так хохотнул, но тут же умолк, а Радищев разъярился, махнул на Бастилию:

– Да вон оно, чудище! Сейчас стрелять станут, узнаешь, каково лает!

В это мгновение к стенам крепости подошел какой-то солдат в мундире гвардейца.

– Юлен, это Пьер Юлен! – загомонили вокруг. – Его выбрали переговоры вести с комендантом. Ничего, что он простой blanchisseus, голова у него пудовая.

Солдат и впрямь был большеголов.

– Blanchisseus! – так и закатился Новиков. – Что за слово такое? Знаю blanchisseuse, – прачка, портомоя по-нашему, а blanchisseus – он кто? Стирщик, что ли? И это стирщика, портомойца я должен слушать? Да провались они все пропадом, голоштанники! Пошли отсюда, Радищев!

Однако тот зверем на товарища глянул и в толпу ломанулся, а Новиков махнул рукой и начал проталкиваться к краю площади. Я хотел последовать за ним, потом подумал, что этот заблудший теперь одумался, а вот Радищева надо все же вернуть. Начал проталкиваться за ним – да в эти мгновения толпа вовсе сомкнулась и зажала меня, словно в тисках, ни туда ни сюда.

Юлен что-то кричал, Лонэ не поддавался.

Послышались звуки выстрелов. Я видел во многих руках ружья и пистолеты. Более того, прикатили откуда-то небольшую пушку, поставили на лафет и пустили в сторону Бастилии ядро! Оттуда тоже прогремело несколько выстрелов, однако они быстро утихли. Стрельба с двух сторон перемежалась минутами затишья и взаимного ожидания. Вдруг несколько человек бросились к подъемному мосту, ведущему во внутренний двор, и опустили его. Опустили и другой мост, отбили его от скреп. Огромный мост упал, раздавив одного человека и поранив нескольких. Не обращая внимания на жертвы, толпа бросилась вперед и проникла во внутренний двор. Я не мог выбраться, меня несло по воле этой кошмарной волны.

– Де Лонэ! – закричал Юлен. – Вы ждете помощи от герцога де Бройля? Но помощь не придет! Из Версаля войска так и не вышли. Все полки переходят на сторону народа. Сдавайтесь! У вас сотня инвалидов, а не гарнизон, и провианта всего на 24 часа и не более чем на 36 человек. Нам все известно! Бастилию мы все равно возьмем штурмом и поднимем вашу голову на пику. Лучше сдавайтесь! Сдавайтесь, и мы сохраним вам жизнь!

Дальше все смешалось. Потом я видел белый флаг на стенах крепости и понял, что Лонэ решил открыть ворота. Толпа безумцев понесла меня вперед. Я видел, как убивали защитников крепости, которым обещали сохранить жизнь, как голова Лонэ поднялась на острие пики… чудом отпустили Юлена, крича, что он предатель и не имел права давать такое обещание.

Я не чаял, как выбраться из этой огненной и кровавой круговерти, но не мог закрыть глаза свои и пресечь своего любопытства. Я думал: коли такая страшная тюрьма, то сейчас побредут выпущенные на свободу узники, в цепях и оковах, благословляя своих избавителей. Однако из камер вывели только семерых каких-то злосчастных, которые, кажется, не слишком были довольны, скорее, боялись бушевавшего кругом отребья. Между ними видел я глубокого старца, который еле тащился, опираясь на клюку. Кто-то сказал, что это граф де Лорж, который содержался здесь в заключении более сорока лет. По лицу его текли слезы, но мне почудилось, что и это были слезы страха, а не радости.

– Тонтон! Тонтон! – послышался вдруг женский голос, который показался мне знакомым.

Я оглянулся, но не увидел ни одной женщины. Вместе со мной обернулся также и один узник, мужчина лет сорока с лицом, поглядев на которое я подумал, что этому отребью лучше бы вернуться в узилище, дабы не оскорблять глаза тех, кто на него имеет несчастье смотреть. На нем было написано: я прощелыга, лжец, плут, негодяй и распутная скотина.

– Мадлен! – проскрипел он, пуча глаза и разевая беззубый рот. – Ты пришла за мной?

– Я пришла за письмом, дурак! – холодно проговорил тот же голос… И я обнаружил, что высоконький худенький парнишка в шляпе, напоминающей гриб-поганку, вовсе не парнишка, а…

Та самая девка из сада Пале-Рояль! Та самая… ну, в общем, ТА САМАЯ.

Я прянул за угол, прижался к стене, чтоб меня не снесла толпа, мятущаяся по тюремным коридорам. Они с Тонтоном прижались к стене с другой стороны, так что я слышал каждое слово.

– А я думал, ты вспомнила наши прошлые забавы, – хохотнуло мерзейшее существо. – Пришла со мной поласкаться.

Меня так и скрутило злобой. С кем я изменил моей Агафьюшке?! С подлинной шлюхой!