Читать книгу - "Время предательства - Луиз Пенни"

– Oui. Ее вчера ждали к ланчу. Моя знакомая прождала целый день, надеясь, что та приедет. Потом позвонила мне.

– А ты знал покойную?

Гамаш чувствовал себя довольно странно: он еще никогда не участвовал в допросе в качестве допрашиваемого. А иначе это и назвать было нельзя – мягкий, дружеский, но все же допрос.

– Нет, лично я ее не знал.

Марк Бро открыл рот, собираясь задать еще вопрос, но передумал. Несколько секунд он пристально смотрел на Гамаша.

– Ты говоришь, лично не знал. Но откуда-то все же знал? Она что, известная личность?

Гамаш видел: проницательный ум Бро работает, слушает, анализирует.

– Да. Полагаю, ты ее тоже знал. – И после небольшой паузы: – Она Констанс Уэлле, Марк.

Он еще раз повторил имя. Если потребуется, он был готов рассказать коллеге, кто она, но хотел, чтобы Марк вспомнил сам.

Он видел, как его приятель роется в памяти – точно так же, как Гамаш в магазине Мирны. Наконец глаза Марка Бро расширились.

Он нашел в памяти имя Констанс Уэлле. Бро повернулся и посмотрел на дверь, потом поднялся и быстро пошел по коридору. В спальню, где лежало тело.

Гамаш не давал о себе знать, но Мирна и не рассчитывала, что он позвонит так скоро. «Отсутствие новостей уже повод для радости», – убеждала она себя. Повторяла эти слова раз за разом.

Она позвонила Кларе и пригласила ее выпить.

– Я хочу поделиться с тобой кое-чем, – сказала Мирна, когда они налили себе виски и расположились у камина на чердаке Мирны.

– Чем же? – спросила Клара, наклоняясь к подруге.

Она знала, что Констанс исчезла, и, как и Мирна, беспокоилась.

– Я о Констанс.

– Что? – Клара подготовилась к плохим новостям.

– О том, кто она на самом деле.

– И кто? – спросила Клара.

Ее страх прошел, сменившись недоумением.

– Она жила под именем Констанс Пино, но Пино – девичья фамилия ее матери. Ее настоящая фамилия – Уэлле. Констанс Уэлле.

– Как?

– Констанс Уэлле.

Мирна посмотрела на подругу. Теперь, после того как она видела реакцию Гамаша, такая пауза была ей понятна. Люди задавали себе два вопроса: кто такая Констанс Уэлле и почему Мирна делает из этого такую историю.

Клара нахмурилась, села поглубже в кресло и закинула ногу на ногу. Пригубила виски, уставилась вдаль.

А потом вздрогнула – ее осенило.

Марк Бро вернулся в гостиную, на этот раз неспешным шагом.

– Я сказал остальным. – Голос его прозвучал почти мечтательно. – Мы обыскали ее спальню. Знаешь, Арман, если бы ты не сказал, кто она, то мы бы и не узнали, по крайней мере пока не пропустили бы ее через систему.

Бро оглядел маленькую гостиную.

– Здесь ничто не говорит о ее принадлежности к семье Уэлле. Ни здесь, ни в спальне. Где-то, наверное, есть документы, фотографии, но пока – ничего.

Они вместе осмотрели гостиную.

Тут были фарфоровые фигурки, книги, компакт-диски, кроссворды, потертые коробочки с головоломками. Свидетельства нынешней жизни, но не прошлой.

– Она последняя? – спросил Бро.

Гамаш кивнул:

– Думаю, да.

В гостиную заглянул коронер и сообщил, что они собираются уезжать и забирают тело, и не хотят ли офицеры посмотреть в последний раз? Бро повернулся к Гамашу, и тот кивнул.

Они вдвоем прошли по узкому коридору в спальню в задней части дома. Там команда криминалистов собирала вещдоки. Когда появился Гамаш, они перестали работать и уставились на него. Изабель Лакост, которая просто наблюдала за их действиями, заметила, как распахнулись их глаза, когда они узнали Гамаша.

Старший инспектор Гамаш из Квебекской полиции. Большинство квебекских копов мечтали работать с ним. За исключением тех, кто теперь работал в отделе старшего инспектора. Лакост обошла вокруг ленты, отгораживающей тело мадам Уэлле, и присоединилась к двум старшим инспекторам у дверей. В маленькой комнате вдруг стало очень тесно.

В спальне, как и в гостиной, обнаружилось немало личных штрихов, включая чемодан, открытый и упакованный, на аккуратно застеленной кровати. Но, как и в гостиной, здесь не оказалось ни одной фотографии.

– Позвольте? – спросил Гамаш у одного из криминалистов, и тот кивнул в ответ.

Старший инспектор опустился на колени рядом с телом Констанс. На ней был халат, застегнутый на все пуговицы, под ним – фланелевая ночная рубашка. Очевидно, ее убили, когда она собирала вещи вечером накануне отъезда в Три Сосны.

Гамаш прикоснулся к ее холодной руке, заглянул в глаза. Они были широко раскрыты. Смотрели. Очень голубые. Очень мертвые. Не удивленные. Не страдающие. Не испуганные.

Пустые. Словно из нее просто ушла жизнь. Как заряд из аккумулятора. Сцена могла бы показаться мирной, если бы не кровь под ее головой и не разбитая лампа, основание которой покрыто кровью.

– Похоже на непреднамеренное, – сказала одна из криминалистов. – Тот, кто это сделал, пришел без оружия. Лампа стояла здесь. – Она показала на прикроватный столик.

Гамаш кивнул. Однако это не значит, что убийство было непреднамеренным. Это значит лишь, что убийца знал, где взять орудие.

Старший инспектор снова посмотрел на женщину, лежащую у его ног, и спросил себя, знал ли убийца, кем она была.

– Ты уверена? – спросила Клара.

– Абсолютно, – ответила Мирна, сдерживая улыбку.

– Почему ты нам не сказала?

– Констанс не хотела, чтобы кто-то знал. Она очень замкнутая.

– Я думала, они все мертвы, – тихо произнесла Клара.

– Надеюсь, что нет.

– Откровенно говоря, худшее время и придумать трудно, – сказал Марк Бро, когда они собрались покинуть дом Уэлле. – Каждое Рождество мужья убивают жен, работники – своих нанимателей. Кто-то совершает самоубийство. А сегодня вот такое. Бо́льшая часть моих людей ушла на праздники.

Гамаш кивнул:

– Я через неделю улетаю в Париж. Рейн-Мари уже там.

– А я в пятницу еду в наше шале в Сент-Агате^[17]. – Бро оценивающе взглянул на коллегу. Они вышли на тротуар, где начали собираться любопытствующие соседи. – Ну в общем… – Марк Бро потер руки в перчатках, чтобы согреться. – Я знаю, Арман, у тебя много своих дел…

Бро знал не только это. И не потому, что старший инспектор Гамаш сообщил ему. Об этом знали все старшие офицеры Квебекской полиции и, вероятно, Канады. Отдел по расследованию убийств Квебекской полиции «реструктурируется». Гамаш, хотя публично и удостаивался высоких похвал, незаметно и профессионально оттеснялся на обочину. Это было унизительно, но старший инспектор Гамаш продолжал вести себя так, будто ничего не замечал.