Читать книгу - "Холодные тени - Мила Бачурова"

габаритах Штефана – крупного, пузатого дядьки, – пройти здесь, не задев стенку павильона, было невозможно. Тимофей увидел широкую полосу, оставленную на грязной стене на уровне локтя взрослого мужчины. Он положил ладонь на эту полосу и пошел, ведя по ней пальцами – будто слепой.

Из прохода между павильонами Тимофей не вышел, а вывалился. Словно шагнул в другую реальность.

В этой реальности текла кровь.

Густая, темная – до сих пор он не знал, что у крови может быть такой оттенок.

Штефан умер мгновенно, от проникающего ранения в голову посредством глазницы. Иными словами, отвертку воткнули ему в глаз. Длинное жало пронзило череп почти насквозь, чуть-чуть не достало до затылочной кости. Его, Тимофея, нашли стоящим на коленях рядом с трупом. В руке он сжимал окровавленную отвертку.

19

Старенький «Гольф» пытался заглохнуть на низких оборотах. Двигатель задыхался, машина дергалась. Елена Сергеевна, хмурясь так, что мимические мышцы едва не сводило судорогой, завела машину на подъездную дорожку и с облегчением заглушила мотор.

Нужно было ехать в автомастерскую. Нужно было сделать взнос по кредиту. Нужно было… много чего. Елена Сергеевна никогда не призналась бы в этом, но она обрадовалась, когда получила от сына скудный список продуктов и требование, чтобы ничего другого в доме не было. Теперь ей не нужно залезать в еще большие долги, чтобы поддерживать иллюзию благополучия. Теперь у нее появилось оправдание.

Она вышла из машины, открыла багажник, достала пакет с продуктами. Крупы, овощи, хлеб, макароны. В доме было тихо, должно быть, все ушли. Разве что оставили эту Веронику, которая выглядит так, будто пытается завязать с наркотиками, не обращаясь в клинику. Толку от нее…

Елена Сергеевна открыла дверь, вошла в дом и тут же услышала шаги. По лестнице спускался Тимофей.

– Что это на тебе? – нахмурилась Елена Сергеевна.

– Спортивный костюм, – ответил сын.

– Я вижу, что спортивный костюм. Куда ты собрался?

– Мне нужно поддерживать тело в форме. В твоем доме нет тренажеров, которые мне нужны.

– Ты мог бы спуститься и помочь матери принести продукты!

Тимофей окинул ее удивленным взглядом, но все же подошел и забрал легкий пакет. Отнес его в кухню, поставил на стол. Елена Сергеевна прошла следом за ним.

– Как Габриэла? – спросила она.

– Ты хотела спросить, как Вероника? – Тимофей поставил пакет на стол и повернулся к матери. – Габриэла здорова.

– Вероника меня не интересует, – отмахнулась Елена Сергеевна. И засуетилась, раскладывая покупки.

– Зато она интересует меня, – отрезал Тимофей.

– Ай, – поморщилась Елена Сергеевна. – Если бы ты только знал, как часто Габриэла о тебе вспоминала! Она постоянно заходила ко мне, спрашивала, как ты…

– Все эти годы Габриэла заходила к тебе и спрашивала обо мне, но ни разу не попыталась связаться со мной, – сказал Тимофей. – Так же, как и ты. Вплоть до недавних пор. Интересно, что же изменилось?

– Ты знаешь что! – Елена Сергеевна захлопнула дверцы шкафчика и повернулась лицом к сыну, скрестив на груди руки. – Эти ужасные письма, которые получает Брюнхильда…

– И которые отправляешь ты.

Под холодным взглядом Тимофея у Елены Сергеевны задрожали ноги.

– Ч-что? – прошептала она. – Я?!

20

Возле двери в комнату Брю Вероника обнаружила мольберт и кучу холстов. Но в помещении не пахло красками, и вообще непохоже, что кто-то притрагивался к этому хозяйству. Не видно было ни красок, ни палитры.

– Брю раньше рисовала, – пояснила Габриэла при помощи переводчика. – Там, внизу, висит одна ее картина.

– А почему бросила? – спросила Вероника.

Она уже начала привыкать к такому общению. Задать вопрос, дождаться ответа, прочитать на планшете перевод, задать следующий вопрос.

– Сестренка ищет себя, – просто сказала Габриэла. – Это мне повезло, я занимаюсь тем, что люблю, и мне это не надоедает. Тиму, насколько понимаю, тоже. Но так бывает редко.

«Ну да, две уникальности, обреченные быть вместе», – мысленно фыркнула Вероника и перевела взгляд на книжную полку.

Прочитать названия книг она бы не сумела при всем желании. Зато статуэтка в виде женщины, обвитой гигантской змеей, перевода не требовала.

– Дьявол, – проследив за взглядом Вероники, пробормотала Габриэла.

– Что?

– Это… мое. Я имею в виду, эту статуэтку Брю подарила мне. Это – одна из ее скульптурных работ. А я забыла ее забрать, когда переезжала в собственный дом.

Судя по лицу, Габриэла была очень смущена. Веронике это понравилось. А вот статуэтка – не очень. Грубо сделанное лицо девушки казалось искаженным от муки. Может быть, согласно замыслу скульпторши, девушка танцевала со змеей, но Веронике показалось, что змея ее душит. Хотя, возможно, девушке просто сильно хотелось в туалет.

– А это что? – Вероника подошла к столу. – Подкасты записывать?

Веронике по роду деятельности приходилось бывать в разных местах. В том числе как в любительских, так и в профессиональных звукозаписывающих студиях – поэтому оборудование она узнала сразу.

– Песни, – возразила Габриэла. – Брю хорошо поет.

– Надо же, сколько у нее талантов…

– Много. Но нет терпения развить хотя бы один.

Веронике, слух которой начинал привыкать к немецкой речи, показалось, что она слышит нечто вроде сестринской ревности или зависти. Она покосилась на Габриэлу.

– Что-то не так?

Габриэла ответила не сразу и с видимой неохотой:

– Ну… Брю ведь уже не маленькая девочка. А все ее постоянно опекают и защищают. По привычке, что ли… Она ведь младшая. Мама, Вернер (это наш брат), я… Мне кажется, было бы неплохо, если бы Брю научилась сама что-то представлять собой в этом мире.

Вероника достаточно общалась с Тишей, чтобы суметь профессионально отделить зерна от плевел. Тиша бы сказал примерно так: «Желание, чтобы сестра что-то собой представляла, – рассудочное, оно не имеет особого значения. А вот зависть к тому, что сестру все опекают и защищают, идет изнутри, это важно».

Внутри Вероники все напряглось от мысли, что она сейчас, возможно, стоит рядом со злоумышленницей, которая посылает анонимки. Хотя… Вероника заставила себя расслабиться. Объективно: какой в этом смысл? Если анонимщик чего и добился своей деятельностью, так лишь того, что с Брю все начали носиться еще больше. Не стыкуется.

– Теперь я застряла здесь, – продолжила между тем жаловаться Габриэла, – потому что Брю, видите ли, страшно и одиноко. Хотя еще неделю назад я должна была уехать в Антарктиду.

– Куда? – изумилась Вероника. – В Антарктиду? Это… внизу карты? – Она показала пальцем себе под ноги. – Где лед и белые медведи?!

– Пингвины, – поправила ее Габриэла. – Белые медведи – в Арктике. «Арктос» – по-гречески «медведь». А Антарктида – антиарктос. Там нет медведей. – Она улыбнулась. – Видишь, запомнить очень просто.