Читать книгу - "Исчезновение. Дочь времени. Поющие пески - Джозефина Тэй"

Грант был рад тому, что семейная атмосфера в Клюне оказалась нисколько не потревоженной присутствием гостьи. Зои, похоже, не отдавала себе отчета в собственной красоте и не ожидала внимания к себе. Грант не удивился, что Пэт «втрескался».

Только когда он наконец закрыл за собой дверь своей спальни и остался один, мысли Гранта вернулись к ожидавшему его на почте в Моймуре мешку писем. Целый мешок! Впрочем, это было не так уж и удивительно, в конце концов. Служба в департаменте по расследованию уголовных преступлений приучала человека к тому, что существуют любители писать письма. Есть люди, для которых единственным интересом в жизни является писание писем. Не важно кому, главным, похоже, было получить удовлетворение от самого писания. Семь восьмых этой кучи окажется, наверное, результатом деятельности тех, чье хобби – писать письма.

Однако оставалась еще одна странная восьмая.

Что скажет эта странная восьмушка?

Утром Грант смотрел, как гостья готовила свою снасть, и ему очень хотелось пойти с ней на реку, но еще больше ему хотелось поехать на почту в Моймур. Леди Кенталлен ушла без шума, одна, никому не навязываясь, и Грант, глядя, как она спускается по дорожке, подумал, что она больше похожа на мальчика-подростка, чем на вдовствующую герцогиню. На ней были очень элегантные брюки и старый, потрепанный пиджак, и Грант сказал Томми, что она одна из очень немногих женщин, кому действительно идут брюки.

– Она – единственная женщина в мире, – ответил Томми, – которая выглядит красивой в болотных сапогах.

Грант отправился в Моймур интервьюировать миссис Майр. Миссис Майр выразила надежду, что у него есть секретарь, и вручила ему в подарок нож для разрезания бумаги. Это был тонкий черненый серебряный ножик с резной ручкой из аметиста. Когда Грант обратил внимание миссис Майр, что на ноже есть проба и что теперь он, наверное, стоит достаточно дорого и он, Грант, не может принимать такие дорогие подарки от незнакомых женщин, миссис Майр сказала:

– Мистер Грант, этот нож пролежал у меня в магазине двадцать пять лет. Он был сделан для продажи как сувенир в те времена, когда люди читали. Теперь они только слушают и смотрят. Вы первый человек за четверть века, которому понадобился нож для бумаги. Правда, к тому моменту, как вы откроете все письма из этого мешка, вам понадобится что-то большее, чем нож для бумаги, так я думаю. Во всяком случае, это первый и последний раз на этой почте, когда я получила целый мешок писем, адресованных одному человеку, и я хотела бы отметить это событие. Так что возьмите этот ножичек!

Грант, поблагодарив ее, взял нож, бросил мешок в машину и поехал обратно в Клюн.

– Мешок – собственность почтового отделения, – сказала ему вслед миссис Майр, – верните его потом, пожалуйста!

Грант отнес мешок к себе в комнату, вычистил ножик так, что он засиял, излучая довольство и благодарность, как будто был рад, что наконец после стольких лет его заметили, высыпал письма из мешка на пол и вскрыл ножом первый конверт, попавшийся ему под руку. В первом письме его спрашивали, как он посмел выставить на публичное обозрение слова, с такой болью и сердечной тоской написанные автором письма весной 1911 года по приказу ее духовного наставника Азула. Как будто ее раздели и выставили голой – вот что она почувствовала, увидев свои драгоценные строчки так развязно обнаженными перед всеми.

Тринадцать других корреспондентов утверждали, что сами написали эти строки (без духовного руководства), и спрашивали, что он нашел в них такого. Пятеро прислали по целому стихотворению – пять разных стихотворений, – и каждый утверждал, что он автор того, что напечатано в газете. Трое обвиняли его в богохульстве, а трое заявили, что это плагиат из Откровения. Один писал: «Благодарю вас, старина, за вечернее развлечение: как в этом году рыбалка на Терли?» Еще один отсылал его к Апокрифам, другой – к «Тысяче и одной ночи», третий – к Редьярду Киплингу, четвертый – к теософам, пятый – в Гранд-Каньон, а еще пятеро – в разные части Центральной и Южной Америки. Девять человек посылали ему лекарства от алкоголизма, а двадцать два корреспондента – циркуляры об эзотерических культах. Двое предлагали подписку на поэтические журналы, а один – научить писать стихи, которые будут ходким товаром. Одно письмо гласило: «Если вы тот А. Грант, с которым я сидел под луной в Бишенпуре, вот мой теперешний адрес». Другое: «Если вы тот А. Грант, с которым я провела ночь в отеле в Амальфи, самое время сказать „хелло“; хотела бы я, чтобы мой муж был так же хорош». Еще один корреспондент прислал ему сведения об ассоциации «Клан Грантов». Девять писем были неприличны. Три – абсолютно неразборчивы.

Всего было сто семнадцать писем.

Самое большое удовольствие доставило Гранту письмо, которое гласило: «Я засек твой код, ты проклятый предатель, и я сообщу о тебе в особый отдел».

Ни одно письмо не помогло ему. Ну ладно. Он ведь и не надеялся. Это был выстрел в темноту.

По крайней мере, он немного развлекся. Теперь можно осесть и ловить рыбу до конца отпуска. «Интересно, сколько здесь пробудет Зои Кенталлен?» – подумал Грант.

Гостья взяла с собой сэндвичи и к ланчу не появилась, так что после полудня Грант взял свою удочку и последовал за ней на реку. Может быть, она уже обследовала все воды Клюна, а может, она не знает их так хорошо, как он. Может быть, она будет рада ненавязчивому совету. Нет, конечно, он шел на реку вовсе не для того только, чтобы поговорить с ней. Он шел ловить рыбу. Однако сначала ему нужно выяснить, на каком месте рыбачит она. И вряд ли, обнаружив ее, можно, просто махнув рукой, пройти мимо.

Конечно, он не прошел мимо. Он сидел на берегу и смотрел, как она забрасывает Зеленого Шотландца над крупной рыбиной, которую вот уже целый час, меняя блесны, пыталась поймать.

– Она просто показывает мне нос, – пожаловалась Зои. – Это стало уже личной схваткой между нами.

Она обращалась с удочкой с легкостью человека, который привык рыбачить с детских лет, почти не думая, так же как Лора. Очень приятно было наблюдать.

Через час он убил для нее рыбу острогой, и они сели на траву и съели остатки ее сэндвичей. Она спросила его о работе не как о чем-то сенсационном, а так, как спросила бы, будь он архитектором или машинистом; рассказала ему о своих