Читать книгу - "Смерть на брудершафт - Борис Акунин"

Объект проживал на Гороховой, во флигеле дома 64, расположенном во дворе, вход с улицы через арку. Адрес этот был известен всему городу. Каждый день с утра перед подворотней собиралась и ждала толпа: попрошайки в расчете на милостыню, простаки в надежде на чудеса, зеваки просто так, из любопытства.

Посторонним во двор хода не было. На страже стояли дворник с швейцаром и агент Охранного отделения. Еще трое шпиков дежурили в парадной.

Для столь знаменитой персоны проживание было так себе: и дом не ахти, и район захудалый. Зато близко до Царскосельского вокзала — удобно ездить во дворец.

Утром по вторникам, докладывала резидентура, Странник в сопровождении охранника ездит мыться в баню, на соседнюю улицу. Зепп собирался сначала подкатиться к святому человеку прямо в мыльне — так сказать, в натуральном виде, но выяснилось, что Григорий берет отдельный кабинет, куда не сунешься.

Ну и не надо. На миру еще лучше выйдет.

Исходную позицию он занял перед аркой. Приехал на автомобиле, вышел, закурил. Одет был в английское пальто, кепи, через плечо перекинул белый шарф. Таких любопытствующих, «из общества», среди толпы тоже хватало.

Пока дожидался, наслушался всякого-разного.

Баба одна, молодая, смазливая, рассказывала товарке:

— …Как он на меня глазищами-то зыркнет — обмерла вся. И отсюда вот, из самой утробы, горячее, сладкое. Истомно!

Пришла за новой порцией эротического переживания, констатировал Зепп и прислушался к разговору между двумя мужчинами — старичком при котомке и городским парнем.

— А я вот интересуюся, — говорил первый, — правда ли, что у Григорь Ефимыча вкруг головы как бы некое сияние?

— У Гришки-то? Если с похмелюги — точно, так вся рожа и полыхает, — скалился парень.

— А сказывают, творит он исцеления чудесные?

— Брехня.

Тетка из толпы попрекнула скептика:

— Зачем вы на святого человека наговариваете? Я сама видела, как он слепому зрение вернул!

Заругались было, но, как это всегда бывает, нашелся и примиритель. Пожилой приказчик рассудительно сказал:

— Чего зря собачитесь? Сейчас сами увидим. Вон калеки дожидаются.

Калеки дожидались в стороне, толпа держалась от них на почтительном отдалении.

На тележке сидел безногий. Замотанная в платок девочка держала за руку слепого. Еще один — длинный, тощий, с идиотически отвисшей челюстью — переминался с ноги на ногу, тряс головой. Одет бедолага был в замызганную солдатскую шинель.

— А этот что? — спросили в толпе.

— Малахольный. Ни бельмеса не понимает, только мычит. Не иначе, газами травленный.

Чистая публика, среди которой курил Зепп, тоже перебрасывалась комментариями, но здесь тон был исключительно насмешливый. На Странника приехали поглазеть, как на курьез, чтоб было чем развлечь знакомых.

— Видел я этого прохвоста в одном почтенном доме, — попыхивая папиросой, внес свою лепту и Зепп. — Право, потеха! Где же он? Мне говорили, не позже десяти должен быть. Я долго не могу, в клуб нужно.

— Сейчас явится, — сказал господин, живший неподалеку и частенько приходивший полюбоваться, как он это называл, на «явление Хлыста народу». (Про Странника ходили слухи, что он из секты хлыстов, однако майор эту информацию отверг как одностороннюю, сведениями из папки-1 не подтвержденную.)

— Вон он, соколик. Просветленный после парилки. Лицезрейте, наслаждайтесь.

Люди на улице притихли.

Странник шел быстрым, размашистым шагом человека, привыкшего преодолевать на своих двоих большие расстояния. За ним поспевал быстроглазый ферт в коротком серо-зеленом пальто, держа руки в карманах.

Завидев толпу, святой старец сунул банный узелок под мышку и троекратно широко всех перекрестил. Промытая, расчесанная, смазанная маслом борода поблескивала, на ней сверкали снежинки.

Первыми к Страннику кинулись просители. Кто-то совал бумажки с ходатайством, кто-то пытался объяснить словами, иные просто тянули руку за подаянием.

Каждому, кто просил милостыню, Григорий сунул денег — кому монету, а кому и бумажку. Доставал из кармана, не глядя, и приговаривал: «Добрые люди мне, а я вам». Тем, кто совал записки, важно сказал: «Секлетарю мому давайте, не мне». Просителей устных обглядел своим шустрым взглядом:

— Вот ты, ты и ты, глазастая, зайдите после. Послушаю. Скажите — Странник-де дозволил. А прочие — кыш, пустое.

Прошел дальше.

Из толпы крикнули:

— Исцелять нынче будешь или как?

Чудотворец остановился около калек, пытливо посмотрел.

— Верни батюшке глазыньки, святой человек, — выскочила вперед девочка, потянула за собой слепого.

— Сколько раз говорено: не я целю, Господь. Молитесь, и дастся вам. Ищите и обрящете.

Безногий сдернул картуз, подкатился.

— А ты благослови. Авось получится.

Наклонился к нему Странник, вздохнул:

— Чудак ты. Ноги у тебя все одно взад не вырастут. Кабы они у тебя сухие были — друго дело. И глаза тож. Коли их нету, как их целить-то?

Подошедший, чтоб лучше слышать, Зепп громко сказал, обернувшись к мимолетным знакомым:

— Да он матерьялист, господа.

Те радостно засмеялись.

Странник обернулся. Узнал, насупился.

— Пустите, православные. Пойду я.

— Хоть малахольного пожалей. Скажи над ним молитовку, — попросила сердобольная тетка (агент петроградской резидентуры Ингеборг Танненбойм).

И не дала ему уйти — схватила за край шубы.

— У него ножки-глазыньки есть. Может, отпустит горемыку хвороба?