Читать книгу - "Мисс Марпл из коммуналки - Оксана Обухова"

В чистеньких руках дамы, пардон, мадемуазель Мальцевой подрагивал пластмассовый стаканчик с портвейном.

Сам портвейн стоял чуть левее на разостланной по «лавочке» газетке в окружении натюрморта из двух яблок с отшибленными коричневыми боками – российскими, натурально-дачными, – раскрошенной буханки черного хлеба и вспоротой баночки кильки в томате.

Компания сидела к Надежде Прохоровне в полуанфас, в расширенных глазах Софьи Тихоновны плескались волны тихого ужаса. Портвейн из подплясывающего стаканчика грозился выплеснуться содержимым за голенища растоптанных Клавдииных сапог.

– Та-а-ак, – с шаляпинской выразительностью возвестила о своем появлении Надежда Губкина и уставила руки туда, где раньше была талия. – Та-а-ак…

Козлиное блеяние дворового менестреля оборвалось, он обернулся к Надежде Прохоровне…

И главная бабушка околотка еще яснее поняла причину душераздирающего трагизма ситуации.

О хризантемах пел Владимир Викторович Сытин.

Когда-то первая любовь Софьи Тихоновны.

Давным-давно ухаживал юный Володенька за милой Софьюшкой. Водил ее в театры. Встречал с цветами.

Потом вылетел из института, сходил в армию и, вернувшись, застал Софьюшку по уши влюбленную в Борю Штерна из консерватории.

Женился на Любочке.

Весемь лет назад Любочка скончалась, а Володя, уйдя на пенсию с хорошей инженерской должности – институт он все-таки закончил на вечернем, – начал пить.

(И почему так происходит? Вот Клава – двух мужей схоронила, а пить не начала…

Почему бесхозные мужики вечно за бутылкой тянутся?!)

Надежда Прохоровна вздохнула и убрала руки с бывшей талии. Владимир Викторович, шатаясь, разогнулся, подарил мадам Губкиной оскал, составленный из прокуренных передних зубов, и с лихостью подгулявшего трагика изобразил поклон:

– Каки-и-ие лю-у-у-у-ди-и-и!

Надежда Прохоровна оскал и трагика презрела.

Софья Тихоновна все-таки выплеснула немного портвейна за голенище.

– Так, голуби. Гуляем? Спозаранку…

– «На заре ты ее не буди…» – затянул Сытин.

– Цыц, Володька! Не в опере.

Два прочих кавалера обиженно засопели. Одного из них Надежда Прохоровна знала – обормот Сережка Васильев из тридцать пятого, второй представитель братства шаромыжников в просаленной, когда-то синей куртке показался ей неизвестным.

– Вот что, голуби, – взялась бабушка Губкина за них с пристрастием, – скажите-ка мне, кто недели две назад фургон в гараж к Смирновым разгружал?

Владимир Викторович недоуменно задрал брови, два шаромыжника заерзали глазами, тот, что оставался неопознанным, бочком-бочком отодвигался по бетонной «лавке» в сторону от Софьи Тихоновны.

– Не врать! – грозно прикрикнула бабушка Губкина. – Один был Колька Шаповалов!

Шаромыжник опустил голову, поднялся на ноги и, сделав вид, что его здесь больше ничего не интересует, заторопился по делам.

– Стоять! – гаркнула ему в спину бывшая дружинница Губкина.

Тип в куртке остановился, воровато оглянулся на собутыльников, во взгляде читался недоуменный вопрос: «Вы что, братцы… какая-то старуха тут кипеж поднимает, на братана вопит, а вы – в кусты?!»

Но братцы мадам Губкину знали с детства. И потому вступаться не отваживались.

Надежда Прохоровна поняла, что угадала правильно.

Зачем при разгрузке фургона искать работяг на стороне, когда достаточно свернуть за угол, и вон они вам – работнички в полный рост. Сидят, бетон задами греют. За полчаса любую фуру раскидают и много не попросят. Если только на тушение вечно тлеющих «труб».

– Ты, что ль, с Колькой фургон разгружал? – прищурилась бабушка Губкина.

Шаромыжник безразлично пожал плечами, картинно зевнул и спрятал замызганные кулаки в карманы куртки.

– А что грузили?

Тип скорчил мину и посмотрел на ворон, богато усеявших лысый тополь.

К доверительному разговору он, факт, расположен не был.

– В ящиках булькало? – допытывалась Надежда Прохоровна.

Тип скосил глаза с ворон на мусорные бачки.

– Булькало, – сама себе ответила Губкина. —

С вами спиртом расплатились?

Безмолвствующий собеседник поднял к уху одно плечо.

– Понятно. Сами стащили. Без спросу.

Глубокий вздох случайно оставшегося в живых воришки сказал о многом.

– А сам-то что ж не пил? – усмехнулась следовательница.

– А он уже и так еле на ногах стоял, – вклинился в одностороннюю «беседу» обормот Васильев.

– Повезло, значит, – глубокомысленно вынесла мадам Губкина.

– Повезло, повезло! – радостно согласился разговорчивый обормот.

– А чего ж в милицию не заявили? – укорила баба Надя.

Общающийся на языке тела синекурточный шаромыжник позволил себе звук – возмущенно фыркнул и покрутил головой.

– А куда Степке в милицию? – разоткровенничался Васильев. – Он по справке гуляет… Откинулся только что…

– Так ты бы, Сережа, к Алеше сходил! Ведь знаешь его! Соседи!

– А я чего? – развел руками обормот. – Я в милицию стучать не нанимался…

– Понятно, – буркнула Надежда Прохоровна, подошла к Софье Тихоновне и, вынув из ее остекленевших пальцев стакан, который тут же бережно подхватил Васильев, сдернула ее с «лавочки». – Пошли, Софа, отсюдова…

В небольшом кабинете участкового закипал на тумбе электрический чайник. На подоконнике сидел сизый голубь и из-за стекла наблюдал, как Алеша вытряхивает из жестяной банки в чашку остатки растворимого кофе. Кофе было совсем чуть-чуть, и Алеша прикидывал, не сбегать ли за добавкой в соседнюю бакалейную лавку… А еще лучше домой, борща поесть…

Дверь в кабинет распахнулась без упредительного стука, и участкового накрыло зыбкое ощущение дежавю. Величавой поступью, с черным пакетом в руках, в кабинет заходила Надежда Прохоровна Губкина. Вошла, поставила пакет на стол – тот замер торчком, как восклицательный знак, предвестник неприятностей, – и села на расшатанный стул. Но дверь за собой почему-то не закрыла.

– Иди, Таня, иди, – крикнула, полуобернувшись.

К замершему над чашкой участковому, кланяясь и смущенно приседая, вошла толстая… Татьяна Петровна?

Точно – Татьяна Петровна, дочь отравленного инвалида Зубова!

– Вот, Алеша, прими и оформи, – указывая вытянутым перстом на стоящий стоймя пакет, приказывающе пробасила Губкина.

– Что это? – не вполне обретая расшатанное дежавю равновесие, поинтересовался Бубенцов, а в голове мелькнуло: «Неужто снова Геркулес?! Откопанный, уже окоченелый в сидячей позе?!»