Читать книгу - "Опасный Петербург - Людмила Мартова"

молодая жена поэта Анна Энгельгардт боялась это делать. И Нина с Идой, точно жены, опекали арестованного Гумилева. Позже они увидели списки расстрелянных, среди которых значился и Гумилев, и обе они, как и другие друзья и знакомые поэта, отказывались в это верить, им казалось, что Гумилев не может умереть… Моисей Наппельбаум купил портрет поэта у Надежды Шведе для своей дочери. У Иды оказалась и другая реликвия, связанная с Гуми, – черепаховый портсигар, который неизменно присутствовал на заседаниях поэтической студии. На нем Гумилев любил отстукивать пальцами. Портрет был с Идой неразлучно: и в квартире на Литейном, и на Рубинштейна. Но в 1937 году стало ясно, что картину в доме держать опасно. Было принято решение разрезать ее на кусочки и сжечь в печке у родственников на Черной речке. Как рассказывала после Ида – ей было плохо, когда картина горела – казалось, там заживо горит человек. Но на этом история с портретом не закончилась. Иду все-таки арестовали в 1951 году по обвинению в знакомстве с Гумилевым и хранении его портрета. Она получила десять лет лагерей, но отбыла три с половиной года – ей повезло, Сталин умер, дела начали пересматривать. Позднее этот портрет все-таки восстановили. Художница Вязьменская создала его заново по черно-белой фотографии и указаниям Иды, которая помнила цвета и оттенки на картине.

– Портрет точно сгорел? – задала вопрос Анна…

Ей показалось, что глаза Генриетты Дормидонтовны странно блеснули. Или это был отблеск от пламени свечей.

Старая женщина чуть помедлила с ответом.

– Конечно, мне же об этом рассказывала мама. Никаких сомнений нет. Потом, как я уже сказала, портрет восстановили. Он странный. Очень странный, – покачала головой Генриетта. – Гуми с бритой головой, как жрец, с книгой в руке… Знаете, есть люди, которые видят нечто большее, чем простые смертные. Можно спорить – всем ли дается этот дар и можно ли его развить. Точного ответа нет, но, несомненно, здесь замешана тонкая наука – генетика. Мы не знаем своих корней, своих предков… Не каждой так повезло, как… Как ее зовут? – обратилась она к дочери. – Актрису, о которой ты мне недавно рассказывала?

– Тильда Суинтон, – вставила Ида – Она знает свою родословную на протяжении тысячи лет.

Анна вспомнила холодно-мраморную злую колдунью из «хроник Нарнии» и издала возглас удивления.

– Именно так, – подтвердила Ида.

– Так и должно быть, – заметила Генриетта. – Знание своего рода открывает тайны, спрятанные в прошлом. Ты делаешься сильнее, когда можешь рассказать о своих корнях. Но мы отвлеклись… Я просто хотела сказать, что вы, видимо, принадлежите к тем людям, у которых есть глаза, – обратилась она к Анне.

Та поблагодарила полумрак, потому что иначе всем было бы видно, как она покраснела.

– Вернемся к портрету Гумилева, – продолжила Генриетта. – А ты знаешь, милая, – обратилась она к дочери. – Мне хочется еще шампанского. Да что же это за удивительная ночь, – покачала она головой. – Давно у меня не было такой…

Даже в неверном свете колеблющегося пламени свечей было видно, как заблестели глаза старой женщины. У нее выпрямилась спина, и теперь своей осанкой она напоминала королев, какими их обычно рисовали придворные живописцы.

Анне показалось, что комната превратилась в раковину, в которой звучали голоса минувшего. Здесь, в этом странно искривленном пространстве, не было мертвых. Все были живы – давно угасшие тени затрепетали и обрели плоть.

– Гуми на этом портрете как жрец. Книга в руке. И слева от него – Вавилонская башня… К чему это? О чем возвещает этот портрет? – задумчиво спросила Генриетта.

– Гумилев был человеком, который мог заглядывать в иные миры…

Пожилая дама удовлетворенно кивнула головой и продолжила:

– Он как бы хотел сказать нам о цикличности истории. О том, что все повторяется. Ничто не ново под луной, как поведал нам другой мудрец – царь Соломон. После революции был провозглашен новый строй и иное объединение людей – советский народ… Советский человек – как другой генотип. Здесь можно проследить сходство с историей Вавилонской башни. Смешение языков и народностей при строительстве башни, попытки дотянуться до неба, бросить вызов Богу. Все это присутствовало и при Советах. Но этот строй ждал неминуемый крах, как и строителей Вавилонской башни… Вот что хотел нам сказать несчастный Гуми, который тогда уже все предвидел: и тщетность попыток, и крушение надежд.

– А книжечка красного цвета, очевидно, давала отсылку к коммунизму, – вставила Анна. – Она напоминает паспорт.

– Да… Похоже на то… – Тут Генриетта будто потеряла к ней интерес, погрузившись в воспоминания. – Интересно, что портрет написан Надей Шведе, впоследствии Радловой. Радловы очень любопытная семья. Они были связаны с научными и придворными кругами. Настоящая элита того времени. Надежда Шведе – урожденная Плансон, ее отец был вице-адмиралом и членом Императорского Географического общества.

– Да, африканские путешествия Гумилева прикрывались научными изысканиями. Его последние посещения Африки – в глубь Абиссинии. Гумилев собрал богатый этнографический материал, который можно видеть и сейчас. Здесь придраться совершенно не к чему, и для всех Гумилев был этнографом-путешественником, обогатившим отечественную науку. Получается, что Шведе и Радлов знали об истинной цели африканских путешествий Гумилева? – после недолгой паузы спросила Анна.

– С высокой степенью вероятности можно утверждать, что это так, – несколько сухо сказала Генриетта Дормидонтовна. – Такое изображение Гумилева свидетельствует о том, что они были посвящены в его тайную жизнь.

– Кстати, стихотворение Гумилева «Заблудившийся трамвай» было опубликовано в сборнике «Огненный столп». Стихотворение написано в 1919 году в декабре, перед Новым годом, поэт как бы предчувствовал будущее, – задумчиво произнесла Анна. – Портрет Шведе создан в 1920 году, а в 1921-м поэта расстреляли. Все складывается в единую цепь. Красная книжечка может быть отсылкой к «Огненному столпу». Скажите, – решилась Анна. – Известно, что Гумилев отправился в Африку, имеется в виду поездка в Абиссинию по заданию и под покровительством Музея антропологии и этнографии Императорской академии наук. Директор музея, академик Василий Васильевич Радлов, настоящее имя которого Фридрих Вильгельм Радлов… Я хотела найти связь с родом Николая Радлова, мужем Надежды Шведе. Его отец был философом, тайным советником, работал в императорской публичной библиотеке, а после революции возглавил ее. А дед – Леопольд Федорович – был директором одной санкт-петербургской гимназии, а впоследствии – заведующим этнографическим музеем Императорской академии наук. Есть ли связь между этими двумя Радловыми? Василием Васильевичем и отцом Николая Радлова?

По губам Генриетты скользнула едва заметная улыбка.

– Разве такие связи афишируются? Вы не найдете достоверных данных об этом даже в Интернете, где, казалось бы, можно найти все. Я так думаю, что Всемирная сеть тоже проходит жесткую цензуру, просто этого почти никто не