Читать книгу - "Девушки, которые лгут - Эва Бьёрг Айисдоттир"

чего я совсем не ожидала. Занося девочку в квартиру, я оставляю мокрые следы на рассохшемся паркете. Однако не так уж всё и плохо: есть кухня, спальня, в которой нам придётся спать вместе, и гостиная. В гостиной – потрёпанный кожаный диван чёрного цвета, а в кухне – небольшой обеденный стол. Вот и весь интерьер. Разительный контраст с домом, в котором прошло моё детство: тут нет ни рояля в гостиной, ни камина, где потрескивали бы дрова, наполняя вечера уютом. Единственные звуки в квартире – это приглушённые голоса соседей, доносящиеся из-за плохо изолированной стенки, и гул машин с улицы под окном кухни.

У меня ноют плечи и спина, поэтому я вновь сажаю девочку на пол. Она озирается по сторонам, фиксируя своими серыми глазами обстановку нашего нового жилища. Она всё такая же крупная, как и когда родилась. Гораздо крупнее своих сверстников. Через несколько дней после рождения у неё на лице начали вскакивать прыщики. Акушерки говорили, что это нормально, но меня чуть ли не выворачивало наизнанку, когда мне приходилось их касаться. Теперь, слава богу, кожа у неё очистилась, но она по-прежнему не такая, как другие дети. Выражение лица у неё какое-то взрослое. Она ничего не лепечет, не агукает и не улыбается. Зато она умеет надрываться, когда ей что-нибудь не нравится. Ревёт она без слёз, но успокоить её нет никакой возможности. Остаётся только дожидаться, пока она сама не соизволит замолчать. А в перерывах между истериками сидит и пялится в пустоту, от чего я ощущаю себя законченной неудачницей. Конечно, она всего лишь ребёнок, каждый раз напоминаю я себе, но избавиться от чувства, что она с меня не спускает глаз и осуждает, я не могу.

Опустившись на диван, я закуриваю – воздух тут всё равно хуже некуда. Серый дым поднимается к потолку, и я решаю, что эта сигарета последняя. Курить мне теперь в любом случае больше не с кем. Все мои друзья сгинули. Как и мои родители. С тех пор как я переехала, никто мной даже не поинтересовался. Да и плевать. Они всего лишь кучка лузеров без будущего. Я не такая, как они.

Сделав последнюю затяжку, я открываю окно и выбрасываю окурок на улицу, наблюдая за тем, как он оставляет едва заметный след на снегу. Я не знаю ни этих улиц, ни этих домов – они мне совершенно не известны. И вообще, я впервые оказалась в этом районе, только когда приходила посмотреть квартиру. Однако подобная неизвестность меня вполне устраивает – она означает, что и меня здесь никто не узнает. А пока это так, я в безопасности.

Пока это так, мне нечего бояться.

Понедельник

Сайюнн не выносила людей, которые полагали, что возможность родить ребёнка – это нечто самой собой разумеющееся. Вероятно, именно поэтому ей никогда не нравилась Марианна. Сайюнн поднялась, выбросила остатки овсяной каши в мусор и сунула тарелку в посудомоечную машину.

Кофемашина перемалывала зёрна со своим обычным урчанием. Чашка наполнилась чёрной жидкостью, и снова воцарилась полная тишина. Волосы Сайюнн были ещё слегка влажными после душа, а благодаря утренней зарядке по телу расплывалась приятная нега. Однако её мысли вернулись к Марианне, не позволяя ей наслаждаться утренними часами как обычно. Ей вспомнились беспардонные манеры Марианны и её постоянное стремление вызвать у окружающих сочувствие. Временами Сайюнн хотелось прикрикнуть на неё, чтобы она не забывала, что мир не вращается вокруг неё. И это Сайюнн, которая искренне жалела её в день их знакомства! Снова присев у кухонного стола, Сайюнн уставилась в окно вместо того, чтобы открыть газету, что держала в руке.

День их знакомства с Марианной определили два судьбоносных телефонных звонка. Первый был из больницы, где ей сообщили, что и третья попытка ЭКО провалилась. Сайюнн даже не поверила своим ушам и, истерично хихикая, сказала, что это, видимо, какая-то ошибка. Дескать, результаты следует перепроверить. Может, их перепутали с другой пациенткой? Не зря же она чувствует в животе какие-то необычные шевеления: будто внутри неё летают, как по воздуху, крошечные мыльные пузыри. Не зря же она шептала «Здравствуй, малыш!», когда накануне гладила себя по животу. И она могла поклясться, что изнутри кто-то поприветствовал её в ответ, слегка пнув маленькой ножкой или помахав ручкой, ну или что там делают младенцы в утробе матери.

В конце концов Фаннар забрал у неё телефон и обнял. Он прижимал её к себе, а она даже не сразу заметила, что плачет. Неужели она действительно накричала на вежливого доктора на том конце провода? Она, которая никогда не выходила из себя в общении с другими людьми. И отец её говаривал, что в венах Сайюнн кровь не течёт. Жива ли она вообще? Ей казалось, что нет. По крайней мере в те мгновения, что она рыдала в объятиях Фаннара, а мыльные пузырики в её животе лопались один за другим: хлоп, хлоп, хлоп. Прощай, малыш. Прощай тот, кого не было.

Таким был первый телефонный звонок. Второй оказался гораздо позитивнее. Звонили из отдела опеки: у них оказался ребёнок, нуждавшийся в попечителях. Готовы ли они с Фаннаром взять его на воспитание? Никакой эйфории Сайюнн, конечно, не испытала, но у неё затеплилась надежда. Фаннар был настроен скептически, да и сама она задавалась вопросом, насколько велики её шансы справиться с подобной миссией. Однако просматривая онлайн-форумы, где беременные женщины жаловались на боли, усталость, кислотную отрыжку и бессонницу, Сайюнн пришла к выводу, что она сильнее их. Поэтому она согласилась, ребёнка передали им, и она ни секунды не жалела о своём решении.

Хекла. С её непослушными тёмными волосами, застенчивой улыбкой и странными вопросами. Сайюнн понимала, что девочка особенная, немного отличающаяся от других детей: несколько отрешённая и более позднего развития, что, вероятно являлось последствием воспитания, о котором Сайюнн даже не хотелось думать. Она верила, что появление в их доме Хеклы – это не случайность, а скорее Божий дар, вознаграждение за ребёнка, которого она так и не смогла родить сама. Поэтому Сайюнн испытала тяжёлый удар, когда полгода спустя раздался телефонный звонок и ей сообщили, что мать Хеклы готова забрать девочку обратно. Сайюнн плакала даже горше, чем после трёх роковых звонков из больницы, ведь на этот раз речь шла не о каком-то воображаемом существе – плоде её фантазии, а о самом настоящем ребёнке из плоти и крови, о Хекле, которую она обнимала, рядом с которой она могла прилечь, когда та спала, которую она держала за руку на бессчётных