Читать книгу - "Новая девушка - Харриет Уокер"

Я подвинула к себе номер, который открылся с обычным приятным шелестом, и нашла страницу, где начиналась статья Мэгги. На первом развороте были размещены несколько ее фотографий, причем на каждой она была одета в разные наряды, отвечающие сиюминутному тренду. Женщины на фото как будто сидели в ряд.

Вот Мэгги в классической юбке и на шпильках — блестящие темные волосы забраны в элегантный шиньон у основания шеи. Вот она в залатанных джинсах и белой блузке, завязанной узлом на животе — зритель поневоле задерживал взгляд на фигуре в форме песочных часов. На правой фотографии она слегка и немного бестолково улыбалась, одетая по последнему писку — нелепый спортивный костюм и кроссовки. Вид у костюма был настолько неприглядный, что сама я, даже не будучи беременной, не рискнула бы в нем позировать. А на Мэгги он выглядел вполне пристойно и даже симпатично.

Я с завистью посмотрела на глубокое декольте — самой мне демонстрировать было нечего, хотя то немногое, что у меня было, с беременностью слегка набухло. Каждое утро, глядя на себя в зеркало, я понимала, что этому далеко до чего-то волнующего воображение, но могла хотя бы убирать две возвышенности в нормальный бюстгальтер, как мне посоветовала продавщица нижнего белья в прошедший уик-энд.

— Не стоит нижнему белью давить на молочные каналы! — говорила очкастая портниха, занимавшаяся подгонкой на месте, затягивая на мне вполне приличный бюстгальтер телесного цвета, от чего мне хотелось заплакать.

Изменения в нижнем белье (я ведь поменяла ради удобства и кружевные трусы с низкой талией на необъятные хлопковые панталоны) стали еще одним напоминанием о моей беременности, отчего я чувствовала себя явно не в своей тарелке. И каждый раз, задумываясь об этом — скорее на уровне рефлексов, а не сознания, — хотела обсудить все с Винни.

Винни всегда ухаживала за мной, успокаивала и выслушивала меня. Еще со школьной скамьи. В те времена мы казались единым целым — два существа, которые легко могли закончить друг за друга фразу, при этом синхронно покрывая друг другу лаком ногти на левой руке.

Но за три месяца, прошедшие после смерти Джека, я получила от старой подруги только одно сообщение — короткий и нервный ответ на множество моих посланий на тему любви и одиночества: «Прости, не сейчас».

Что не сейчас? Общаться не сейчас? Дружить не сейчас? Или выносить мою беременность?

Со школьной скамьи я знала, что пытаться загнать Винни в угол, когда она требует оставить ее в покое, — верный способ разозлить еще больше. После того, что сделала Хелен. Я не люблю вспоминать то время в школе, когда мы с Винни разошлись — сейчас редко думаем о Хелен, — но тогда я поняла, что единственный способ успокоить разбушевавшуюся Винни — дать ей перебеситься в одиночестве.

Когда на мои послания и звонки так никто и не ответил, я стала размышлять о том, что неплохо было бы неожиданно появиться на пороге Винни (ведь ее дом всего в получасе ходьбы от моего), но из-за установившегося между нами режима молчания сейчас мне казалось, что до него мили и мили. Кроме того, я знала, что благодарности от Винни за такой поступок не дождусь.

Даже попросила Ника подвезти меня к ее дому, но окна в нем были темны, а подъездная дорожка пуста. До этой поездки я не понимала, что боюсь встречи с подругой, но когда мы развернулись и направились прямо домой, я почувствовала какое-то облегчение. Позже призналась самой себе, что боялась: Винни увидит мой выросший живот и это ее обидит. Я совершенно не представляла себе, как мы сможем говорить о чем-то, не упоминая при этом факт моей беременности. Ведь живот даже обняться толком не даст — он будет круглым и упругим укором, напоминанием о том, чего она лишилась. Прошло уже столько времени с того момента, когда я последний раз испытала на себе раздражение своей лучшей подруги, что совсем забыла о том влиянии, которое она на меня имела. Ну, или почти забыла…

Винни сама придет, когда будет готова. А до тех пор я буду любить ее на расстоянии.

Я посылала ей цветы. Сначала букет, а потом семена, которые должны были превратиться в яркие махровые растения — Винни любила такие на своем дворе. Я надеялась, что они помогут в самые черные дни. Мне показалось, что задача превратить сухие семечки в буйную растительность займет достаточно много времени и окажется такой сложной и благотворной, что сможет украсить месяцы горя чем-то ярким, красивым и полным оптимизма. Я ждала, что подруга покончит со своей отстраненностью и раскроется навстречу окружающему миру, как цветы весной пробивают замерзшую зимнюю почву и тянутся навстречу солнцу.

Теперь же эта идея казалась слишком банальной. Мне надо было бы послать им еду, предложить уборщицу, выполнять их мелкие поручения, помогать с домашними делами. Я бы с удовольствием на коленях отдраила полы в доме Винни, и мой тяжелый живот терся бы об их покрытие, пока я находилась в покаянной позе. Я готова была на все, чтобы хоть как-то избавиться от своеобразного синдрома выжившего^[9], который остро ощущала, просыпаясь каждое утро. Хотя я испытывала его и ночью, в кровавых, полных паники кошмарах, окруженная больничным оборудованием и крохотными трупами.

Мысленно я не расставалась с Винни ни на секунду. И если в данный момент не думала о том, где находится подруга и как справляется со своими проблемами, это означало только, что мысли мои были заняты разного рода предрассудками. Теперь я взбиралась по лестнице, переходила дорогу и садилась на поезд, благодаря Бога за то, что сердце моего ребенка все еще продолжает биться. И радость от того, что он пошевелился в животе, мгновенно сменялась сначала печалью, потом угрызениями совести и, наконец, страхом. Всякий раз, переставая бояться, я ощущала неодобрение Винни, которая должна была считать меня предательницей.

Некоторые женщины, мимо кого я проносила свой живот, смотрели мне в глаза и улыбались — так я узнавала, что у них тоже есть маленькие детки. Другие меня игнорировали и не уступали место в транспорте — все потому, что их радар меня не фиксировал, я не могла пробиться в их подкасты и стриминги.

И я когда-то вела себя так же. Когда настанет ваше время, пожалеете.

Но была еще одна группа — эти, сжав челюсти, смотрели прямо сквозь меня или рассматривали мой живот, не поднимая глаз на лицо. Когорта «упустивших», «неспособных», в общем, «не смогших». Тех, кто попытался и разбил себе сердце. Одна из таких ходила за мной по супермаркету, не отставая ни на шаг, и наблюдала за моими покупками. Она с неодобрением пощелкала языком, увидев, как я взяла бутылку вина — пришлось в смущении вернуть ее на полку, — и сказала, что будет мальчик.

— И не сомневайтесь, — женщина положила на мой округлившийся живот руку, покрытую пигментными пятнами. — Там у вас маленький мужичок.

Мне бы не обращать на это внимания, как и на любые другие комментарии или разговоры, касавшиеся не меня лично, а моего живота. До того, как я забеременела, мое тело никогда не удостаивалось такого внимания со стороны незнакомых людей, как визуального, так и вербального. Но рука женщины будто обжигала, проклинала, так что я шарахнулась от нее, упершись спиной в полки, — эта никому не нужная внезапная «нежность» погрузила меня в средневековую истерию насчет ведьм с волосами на подбородках.