Читать книгу - "Последнее дело Лаврентия Берии - Сигизмунд Миронин"

Аничков вдруг поднял глаза и спросил:

— А можно я задам бестактный вопрос?

— Валяйте.

— Вы на Президиуме обсуждали, когда следует вскрывать тело Сталина?

— Хотя это и секретная информация, но вам я скажу: нет.

— Товарищ маршал, мне написали мои коллеги из Европы, и я провел анализ литературы об антикоагулянтах. Появилась информация о разработке вещества, блокирующего свертываемость крови. Они им начали травить крыс, так как крыс обычным ядом не убить. После повторной дачи дикумарола свертываемость крови обычно резко понижается, и это может привести к коллапсу и кровотечению из желудка, что и было зафиксировано в протоколе вскрытия.

После небольшой паузы Аничков продолжил анализ:

— Написано: «На межжелудочковой перегородке — в левом желудочке под эндокардом на участке размером 4 × 5 см располагаются кровоизлияния в виде неясно очерченных пятен и полос». Такие кровоизлияния возникают, если только больному давались препараты, блокирующие свертывание крови».

Затем Аничков повторил:

— Инфаркт, подозревавшийся врачами во время болезни товарища Сталина, вроде бы не подтвердился, но я не помню, чтобы кто-то в секционной резал сердце и нам показывал. Да и гистологию за такое время приготовить нельзя. Если бы у товарища Сталина был синдром тотального свертывания крови, который недавно описали в США, то тогда в сосудах нашли бы множественные тромбы, так как вскрывали тело через восемь часов. Аничков сообщил Берии, что нервная ткань могза Сталина инфильтрирована кровью, но ограниченной полости гематомы внутри нервной ткани в срезах не оказалось. То ли неправильно забрали кусочки, то ли гематомы и не было.

Наконец после длительного разговора Берия отпустил Аничкова. После ухода Аничкова Лаврентий Павлович ходил по кабинету и размышлял. Академик Аничков сказал ему: самое интересное состояло в том, что внутренности, удаленные из тела Сталина, при бальзамировании были кремированы. Засунув руки в карманы, он вышагивал по кабинету. Потом вдруг подошел к столу, нажал кнопку вызова секретаря и попросил найти Мирова…

Он оказался в приемной. Обычно Берия внимательно смотрел на Мирова и дожидался, пока тот, не выдержав его взгляда, начинал суетливо ковыряться в ногтях, и только после этого широко и дружелюбно улыбался своему младшему товарищу по работе… Но на этот раз Александр Александрович выдержал жесткий взгляд Берии. Миров сообщил, что в институте Мавзолея все изъятые останки, взятые из тела Сталина, были уже залиты в парафин, что делало маловероятным попытки найти следы яда в их составе. А ведь по инструкции фиксированные образцы тканей, взятых из тела умерших вождей, должны были храниться в нативном состоянии семь лет. Наконец, очень быстрое бальзамирование тела Сталина привело к тому, что в коже тела, скорее всего, тоже не осталось следов яда.

«Почему Аничков заартачился и не подписал протокол вскрытия?» — в мозг вдруг пришла эта странная мысль. Он только что долго беседовал с Аничковым о бальзамировании. Задавал вопросы. Кто вскрывал и почему так быстро, кто приказал? Аничков сказал, как кричал Иванов-Незнамов при назначении тактики.

«Остановка сердца в систоле — кураре или новый яд. Цианид? Яд, который вызвал катастрофическое падение давления. Почему отменили пенициллин? Увеличение печени, кровотечение из сосудов желудка, печень выделяет в кровь белки свертываемости крови», — мысли хаотически бежали по извилинам мозга Берии.

Чтобы как-то отвлечься от грустных мыслей, навеянных последними событиями, Берия стал мурлыкать народную грузинскую песню, которую любила его мать и под которую засыпала его глухонемая сестра — она по губам матери читала слова и по словам следила за мелодией.

Проанализировав информацию от Аничкова, Берия стал думать об Игнатьеве. Допрашивать Игнатьева было нельзя, так как он курировал МВД со стороны ЦК. После смерти Сталина Игнатьев контролировал работу объединенного МВД по линии Секретариата ЦК КПСС. То есть, по сути, Берия оставался под присмотром ставленника Булганина, так как Булганин, став военным министром, а потом министром Вооруженных Сил, не получил права контролировать госбезопасность. После сообщения МВД в «Правде» Президиум ЦК уже ни дня не мог иметь в качестве секретаря ЦК Игнатьева. Поэтому немедленно начался обзвон по телефону всех 125 членов ЦК с получением их согласия, и уже 5 апреля Игнатьева все же сняли с поста секретаря. В этот день Берия наконец добился, чтобы Игнатьева выперли из ЦК. 6 апреля 1953 года опросом членов ЦК КПСС было принято решение ввиду «допущенных т. Игнатьевым С.Д. серьезных ошибок в руководстве бывшим Министерством государственной безопасности СССР» освободить его от обязанностей секретаря ЦК КПСС, было объявлено, что он «лично виновен в создании “дела врачей”». После публикации 6 апреля сообщения о реабилитации врачей и о применении в МГБ «недозволенных методов следствия» Игнатьев должен был покинуть свой пост в ЦК КПСС. Но ему инкриминировали не «вину» или «ошибки», а лишь «потерю бдительности». Поэтому Игнатьев не был арестован.

К концу рабочего дня Берии принесли сообщение о том, что Булганин убедил Хрущева и Секретариат ЦК направить закрытую директиву партийным организациям с требованием не комментировать сообщение МВД об освобождении врачей, опубликованное в прессе, и не обсуждать пока проблему антисемитизма на партийных собраниях. «Опять этот воду мутит», — в сердцах заключил Берия.

7 апреля, 6 часов 30 минут. Москва, улица Качалова

«Правда» написала: «В ЦК КПСС; решением Пленума ЦК КПСС т. Игнатьев С.Д. освобожден от обязанностей секретаря ЦК КПСС». Сообщалось, что 6 апреля постановлением V пленума ЦК КП Азербайджана Багиров был освобожден от должности первого секретаря ЦК компартии республики и назначен председателем Совета Министров Азербайджанской ССР. «Пытается идти в ногу с центром, — с удовлетворением отметил для себя Берия. — Наконец-то партию постепенно оттесняют на второй план».

7 апреля, 9 часов 38 минут. Лубянка

Берия сидел за столом и листал дело генерал-лейтенанта Н.С. Власика, начальника Главного управления охраны МГБ. Скоро в кабинет ввели угрюмого горбящегося мужика с очень красивым лицом славянского типа. Это был бывший начальник отделения 1-го отдела (охрана высших должностных лиц) Главного управления государственной безопасности НКВД СССР, руководитель личной охраны Сталина генерал-лейтенант Власик. Ранее Власик был похож на жирного яркогубого номенклатурщика, развратного и скабрезного, самоуправного и нахального, каким он и являлся. Власик признался, что он просил Поскрёбышева прикрыть своего собутыльника Егорова от наказания по поводу плохого лечения Жданова. Будто бы у него мог быть инфаркт.

Исхудавший человек с зачесанными назад поредевшими волосами имел правильные черты лица, крупный, прямой, выступающий вперед нос, зачесанные назад практически седые волосы с глубокими залысинами, крупные голубые глаза, густые прямые, но короткие брови; прямые полные губы выдавали в нем былого красавца. В его внешнем виде сказывалось крестьянское происхождение. Четкие резкие черты лица, крепкий костяк. Он выглядел несколько ухоженнее, чем простые лица выходцев из деревни, младших офицеров. Лицо было не так обветрено, глаза смотрели осмысленнее, да и вообще в его поведении чувствовалась уверенность, а местами даже излишняя самоуверенность, присущая людям, вышедшим из низов и сделавшим успешную карьеру. На его щеках играл болезненный румянец — результат долгой ссылки на Север. Берия помнил, что до ссылки Власик часто напоминал ему деревенского щеголя, намытого и принаряженного ради воскресного дня. Но сейчас он был помят и не выделялся статью. Бросались в глаза выраженные подглазины. Китель на человеке был без знаков различия, мятым и заношенным и, видимо, давно не стиранным. Чувствовалось, что когда-то этот человек был неотразим для женщин. И даже сейчас в нем не проявлялось ни малейшего смущения.