Читать книгу - "Опасное хобби - Фридрих Незнанский"

Когда возникло дело Константиниди и Грязнову удалось, правда лишь поверхностно, коснуться этой темы в разговоре со старым коллекционером при заключении договора с частным детективным бюро «Глория», Романова, а затем и Меркулов заинтересовались судьбой не только Вадима Борисовича Богданова, но и его отца. Личность оказалась хоть и старательно забытой, достаточно многообещающей для следствия по делу убийства старого коллекционера. Выяснилось, что в свое время отец Богданова занимал довольно видное положение в советском государстве.

При поддержке генерального прокурора Меркулов связался с заместителем директора Федеральной службы безопасности по кадрам и попросил дать ему возможность ознакомиться с делом бывшего генерала КГБ Богданова. Ответ последовал уклончивый, но после настойчивых просьб, продиктованных интересами следствия, этот зам сообщил, что досье на Богданова вообще-то нет, и начал долго и туманно объяснять нецелесообразность привлечения внимания широкой общественности к материалам подобного рода. Это разъяснение можно было понять так: раз ставится вопрос о нецелесообразности, значит, можешь башку в кровь разбить, даже президенту настучать, а все равно никто не поможет. Тогда генеральный прокурор, пользуясь своим профессорским положением и тем. фактом, что некоторые чины в Федеральной службе безопасности не все еще забыли, кому сдавали экзамены по государственному и конституционному праву, имея, разумеется, в виду выпускников университета, а также аспирантов и кандидатов наук, позвонил одному своему старому знакомому, генералу ФСБ, и попросил, как о личном одолжении, дать небольшую справку для научной монографии… данной вот личности. Тот генерал, ничего не обещая, тем не менее заглянул в секретное досье покойного генерал-лейтенанта Богданова и кое-что существенное все-таки обнаружил. Но это все сугубо, как говорится, доверительно, не для разглашения. Фамилии не должны фигурировать, да они и не были названы. Короче, нате вам, а дальше ищите сами. Если чего найдете. Как будто не в нормальном правовом государстве дело происходит, а в какой-то неизвестной шпионской организации.

Однако истина оказалась на поверхности. И одним из мостиков к постижению этой истины была вторая половина биографии генерала. Чем он занимался до войны и во время войны, никого сейчас не интересовало. Известно только, что вместе с Берией и его окружением этого генерала не судили. Он умер сам спустя три года в собственной постели в квартире знаменитого Дома на набережной. Но загадка, которую избегали обсуждать компетентные лица, заключалась, скорее всего, в том, что в последние месяцы войны, точнее в феврале 1945 года, полковник НКВД Богданов был назначен на только что введенную должность заместителя начальника тыла по трофеям одной из армий Первого Белорусского фронта. А после окончания войны, после Потсдамской конференции, стал начальником отдельного трофейного управления Центральной группы войск.

Иначе говоря, руками полковника НКВД, а вскоре и генерала, с помощью его управления Советское государство осуществляло «решение задач по военно-экономическому разоружению фашистской Германии». Формулировка из дела дословная. Но что это означало, хорошо знали люди посвященные.

Пока Турецкий занимался своим розыском, Меркулов учинил собственный. И вот что он дал. Справка из военкомата, выданная на его запрос, гласила, что бывший майор НКВД Константиниди Георгий Георгиевич проходил воинскую службу с такого-то по такой-то годы в должности заместителя начальника отдельного трофейного управления ЦГВ. В 1950 году по состоянию здоровья уволен в отставку.

Что ж, такая постановка вопроса подсказывала Меркулову и машинально жующему бутерброд с сыром Турецкому некоторые специфические особенности возникновения богатейшей живописной коллекции Константиниди. Намекала она также и на причину почти пятнадцатилетнего, но таким драматическим образом оборвавшегося брака между сыном Богданова и более старшей по возрасту дочерью Константиниди.

— И надо искать не страсти, — усмехнулся Саша, — а одну лишь выгоду…

— Можешь себе это тоже зарубить… — пробурчал Меркулов. — Но теперь тебе должно быть ясно, что конкретно следует искать в Эрмитаже в связи с этой немецкой папкой.

— Ну конечно. — Турецкий по-свойски закурил в кабинете зама генерального. Костя только с завистью посмотрел на него, но попросить не решился, все равно ведь не даст, курить Косте врачи категорически запретили, — Теперь же, как мы знаем из газет, началась кампания за возвращение в европейские страны вывезенных у них немцами художественных ценностей. А мы вот немцам Дрезденку отдали, но, как выясняется, далеко не всю. Собираемся возвращать или нет, это опять-таки вопрос большой политики. Но пресса каждый факт подхватывает и обсасывает до косточки. И всюду нам плюют в физиономию. Будто не Гитлер на нас напал, а мы на него. Костя, конечно, все это банально до ужаса, но вот лично для себя я, к примеру, не знаю, как решить этот вопрос: отдавать или нет? Но, с другой стороны, если мы картины не выставляем в музеях открыто, если они гниют в запасниках или их разворовывают, как, к примеру, нашу с тобой папочку, да, если мы ведем себя как варвары, может, правда, лучше отдать? Пусть хоть другие любуются, если мы разучились!

— Ты не горячись, — постарался охладить его Меркулов. — Я вынужден сейчас тебе сознаться, что, к сожалению, к величайшему моему сожалению, Саня, как это ни плохо, но понимаю опасения этого чинуши из Федеральной службы. Увы. Мы слишком быстро и совсем без всякого соблюдения меры пооткрывали многое такое, что следовало делать обязательно, но с умом. Поэтому давай и эту проблему будем решать всенепременно, но делать все это, думая не только о прошлом, но и о будущем… А засим — будь здоров. Я там все нужные документы подписал, забирай и катись в Ленинград… То есть в Питер. Эрмитаж узришь!.. — мечтательно сказал он.

— Может, поменяемся? — небрежно предложил Турецкий.

— Ну тебя к шутам, — обреченно усмехнулся Костя. — Остряк-самоучка…

Грязнов вез всю компанию на Ленинградский вокзал. Нина сидела, естественно, впереди. Голова Карины мирно покоилась на плече у Турецкого, ладонь — на его колене.

— А хочешь, — неожиданно спросила она, — я поеду вместе с тобой?

— Чего это ты вдруг?

— Снимем хороший номер, я за тобой ухаживать буду, кормить. Днем ты будешь работать, а вечерами погуляем по городу. Я тоже Эрмитаж ни разу не видела, да и вряд ли при такой жизни увижу. Сашенька?

— Ты знаешь, как это называется? — сделав суровое лицо, спросил он.

— Называется, что я тебя люблю.

— Нет, это называется моральное разложение. И за это меня надо немедленно гнать в три шеи из органов славной прокуратуры.

— Батюшки! — фыркнула она. — Скажите какие дела! — И хитро поглядела на него снизу вверх. — А за то, чем мы занимались до сих пор — не надо? Они не будут на тебя в претензии?

— Знаешь, — засмеялся Турецкий, — сам нахал, о Грязнове и говорить не приходится, но чтоб до такой степени!

— Чем вам Грязнов мешает? — спросил Слава. — Вот высажу, пешком пойдете…