Читать книгу - "К вопросу о миражах - Георгий Куликов"

Увидев Кудрина, Денис подошел к нему и снова приобнял его.

— Женя, сейчас все уйдут, а мы здесь останемся только вдвоем — нам есть о чем поговорить и вспомнить.

— Если вам нужны будут еще закуски, — сказал стоящий в стороне администратор клуба, — нажмите на кнопку у окна, и придет повар, который согласился обслуживать вас, если понадобится, хоть до утра.

— Спасибо, — проговорил Денис, — я вам очень признателен.

Друзья молча сели за стол напротив друг друга. Прошел самый первый импульс узнавания, и дальше между ними протянулись годы, те самые неизвестные годы. Какой след они оставили в судьбе каждого? С чего начать разговор?

— А давай, Жека, за встречу, — Денис разлил в бокалы виски, стоявшие на столе. Беспроигрышный тост, они выпили, закусили, опять пауза растянулась в несколько минут. Взгляд, устремленный друг на друга. И желание узнать и понять друга, ставшего таким далеким.

— Расскажи мне о себе, Денис, ведь после того, как ты умотал в шестьдесят седьмом году во Владивосток, мы и не виделись, — попросил Женя, глотнув виски со льдом с благодарностью ко всему человечеству за столь дружеский напиток.

— Помотало меня с гастролями по всей стране, — Денис наконец-то сбросил свою имиджевую шляпу, пристроив ее на подоконник, — и особенно трудно было в самом начале, во Владивостоке. Прикинь, я, молодой пацан, попадаю в общежитие строителей, куда нас, оркестрантов, поселили. Днем изнурительные репетиции, а по вечерам — сплошная пьянка, и так практически каждый день. Немного легче стало, когда оркестр отправился в первые гастроли по Сибири. Вначале все было так интересно! Новые города, масса новых впечатлений, встречи с незнакомыми, а иногда очень интересными людьми. Однако постепенно все это слилось в одну картину серых гостиничных будней в ожидании начала концерта и ужина после него, как правило, за счет принимающей стороны. Когда я улетал во Владивосток, то рисовал себе в воображении большие и полные залы, восторг зрителей, свет прожекторов. И вот первый наш концерт в Доме культуры электромеханического завода; в зале сидели люди среднего и старшего возраста, которых наша игра не очень-то и впечатлила, а после перерыва большая часть публики просто ушла из зала. После этого концерта все очень нервничали, но наш опытный руководитель нас успокоил и сказал, что больше надо репетировать, а популярность обязательно придет. Были, конечно, и хорошие концерты, когда публика громко аплодировала каждой музыкальной композиции. Так уж устроена человеческая память — она выбирает из огромного ряда событий свой ряд и оставляет его в памяти.

— Когда вспоминаешь те годы, — с грустью в голосе продолжал Денис, — то не устаешь благодарить судьбу за то, что она подарила общение с яркими личностями, какими были джазмены в нашей стране. Это еще было важно потому, что тогда партийный пресс старался подавить любую индивидуальность, а собственный вид на мир считался правонарушением. А мы в то время были как некая особая каста со своими привычками, языком и даже одеждой. Я хорошо помню, как Константин Акопович как-то раз на концерте надел шляпу-канотье, и весь Владивосток только и говорил о буржуйской музыке и буржуйских музыкантах. А наш сленг чего стоил! Ты должен тоже помнить: чувак, чувиха!

— Как не помнить! Моя милейшая учительница по фортепьяно, милостиво разрешавшая мне играть джаз на уроке, очень хмурилась, когда я неожиданно, прямо-таки заигравшись, резал интеллигентное ухо словом «лабать».

— Ну, ты все же молодцом, Жека, закончил музыкальную школу, — вспомнил Денис, — несмотря на музыкальные пытки гаммами.

— Если б не она, родимая, не смог бы я так нежно увлечься битлами, в то время это было круто!

Память первой музыкальной любви — «Jeaious Guy» Джона Леннона — это было как наваждение: