Читать книгу - "Синдикат киллеров - Фридрих Незнанский"

— Я хотел бы побеседовать с вами, Евгений Николаевич, вот о чем, — начал Турецкий. — По-моему, вы курите, пожалуйста, не стесняйтесь. — И он протянул ему открытую пачку «Честерфилда».

— Благодарю вас. — Никольский чуть быстрее, чем следовало бы, достал из кармана свои «Мальборо», зажигалку и закурил.

Турецкий закурил сам, пустил в потолок изысканную тонкую струйку дыма и начал объяснять Никольскому, что это вовсе, не допрос, а беседа, в ходе которой он хотел бы для себя прояснить некоторые вопросы.

— Мне пришлось ознакомиться с вашим делом. И вот по какой причине. Основой, так сказать, для вашего обвинения послужило анонимное заявление, в котором упоминались фамилии ряда товарищей — или господ, как будет угодно, — давших против вас показания. Я не хочу касаться сути этих обвинений. Как выявило следствие, что-то благополучно отпало, другое — труднодоказуемо. Ваше дело было переведено в иную плоскость, в область хозяйственно-финансовых нарушений. Оно, как вы знаете, не прекращено, следствие продолжается, и, правы вы или нет, покажет время.

Дальнейший ход событий показал, что свидетели Мирзоев, Дергунов, Тарасюк и Суханов в течение сравнительно короткого времени — март и апрель — стали жертвами покушений. Едва не стал покойником и Молчанов. Хотя он, привлеченный в качестве свидетеля к делу об убийстве его помощника, утверждает, что пуля предназначалась ему, Молчанову.

Я сам допрашивал его, Евгений Николаевич, и лично зафиксировал в протоколе слова свидетеля о том, что, по его мнению, организатором всех этих убийств являетесь вы, Никольский. Можно, конечно, принять во внимание душевное, психическое состояние человека, случайно избежавшего смерти. И все же откуда у него может быть такая уверенность? Это мне, честно скажу, не очень понятно. И, естественно, не хотелось бы возвращаться к таким банальным литературным примерам, как, скажем, граф Монте-Кристо...

Турецкий заметил, как помрачнело и покривилось в презрительной мине лицо Никольского от одного только упоминания имени знаменитого героя Александра Дюма. Не нравится? А почему, собственно? Может быть, уже в зубах навязло?..

— ...этакий, знаете ли, благородный мститель, присвоивший себе прерогативы Судьбы... Лично творящий суд и расправу над своими обидчиками. Думаю, что все это, конечно, чушь, продиктованная развивающейся у смертельно напуганного однажды человека манией преследования. Такое бывает. Но я вернусь к своему первому вопросу, мне интересно ваше мнение, Евгений Николаевич: не подозреваете ли вы, кто мог бы быть потенциальным убийцей? Я имею в виду не конкретного исполнителя, а того, кто направляет его руку. Точнее, оплачивает работу пальца, ложащегося на курок.

Никольский откинулся на спинку стула и положил ногу на ногу. Брови его поползли вверх, высокий лоб прорезали морщины. Все его лицо выражало полнейшее недоумение.

Турецкий не торопил, давая подумать или еще поиграть в раздумье.

— Вот уж действительно всем вопросам вопрос... — сказал, наконец, Никольский, похоже не столько следователю, сколько самому себе. — Не только не знаю, Александр Борисович, но даже и представить себе не могу... Если вы меня спросите, как я отношусь, или теперь уже относился, к этим людям, отвечу как на духу: естественно, резко отрицательно. Но это, вы же понимаете, еще не повод...

— А почему — естественно?

— Вы, вероятно, не знали их, а я не только знал, но даже поначалу был вынужден принимать участие во всякого рода коммерческих сделках, финансовых операциях и прочих хозяйственных мероприятиях... до поры до времени, разумеется.

— Значит, в нашей истории был такой момент, когда ваши пути с партнерами кардинально разошлись?

— Да, именно так.

— Но почему?

— Потому, Александр Борисович, что я привык, приучен с детства, заниматься делом, причем полезным для страны, а не воровством. Меня так учили — и родители, и школа, и институт, и те люди, которые помогали мне подняться на ноги, постигнуть тайны науки и природы и которым я благодарен всю жизнь. И поэтому я не мог и не желал мириться с бандитским, грабительским, хищническим отношением к своему государству, ибо ему сейчас невероятно тяжело, а будет еще хуже, гораздо хуже, и волочить умирающего от голода на Голгофу — преступление, которому нет прощения.

— Ну вы уж вовсе в крайность впали, — возразил Турецкий. — Воруют, грабят, убивают — да. Но откуда у вас такой безоглядный пессимизм?

Просто вы хуже меня, поверьте, знаете то экономическое положение, в коем оказалась наша великая держава. А я — финансист, я знаю. И треть жизни отдал проблемам прогнозирования.

— Да, вы — человек ученый и богатый. — Турецкий усмехнулся и с легким пренебрежением добавил: — Об этом я даже в некоторых газетках читал.

— Вы, возможно, не так меня поняли, Александр Борисович, — нахмурился Никольский. — Я имею в виду не богатство, которое, кстати, не украдено, а заработано, и подчеркиваю, с помощью мозгов и мозолей, а не воровской отмычки, и не про деньги говорю, которые, между прочим, тоже не в сундуках лежат, но строят дома, больницы, предприятия, открывают магазины и так далее, — а именно знание. Вот о чем речь. Знание ситуации, времени, дела и, простите, психологии партнерства и конкуренции. Здесь много компонентов, и если выпадет какой-нибудь один, все остальные — уже яйца выеденного не будут стоить.

— Однако что касается богатства как такового и его происхождения, то ведь никто еще Марксовой формулы не отменял. И бальзаковского афоризма. И многих других.

Никольский даже поморщился, словно от набившей оскомину банальщины.

— Философия нищих, с вашего позволения. И у великих, к сожалению, есть свои огрехи. Иначе они не были бы людьми. Всякие оговорки, продиктованные ситуацией. Да мало ли причин...