Читать книгу - "Любовь по контракту, или Игра ума - Карина Тихонова"

Я переоделся в домашний спортивный костюм, включил чайник и открыл дверцу холодильника. После недавнего плотного обеда есть еще не хотелось, но бутерброд с сыром не повредит. Я достал все необходимое для приготовления сэндвича и налил кипяток в заварку. Обычный вечер холостяка. Через пять минут я усядусь перед телевизором с кружкой свежего чая и посмотрю новости. Потом залезу в ванную со взбитой пеной и отмокну от трудов праведных. А там и в постель пора, завтра тяжелый день.

Но мечтам не суждено было сбыться. Зазвонил телефон. Я с сожалением посмотрел на дымящуюся кружку. Говорить ни с кем не хотелось, но я все-таки взял трубку.

– Алло...

– Пап, привет.

Звонил мой сын. Обычно он звонит тогда, когда ему грозит дефолт. Или тогда, когда приличия требуют поздравить меня с праздником. Общаемся мы с ним редко: Дэн слишком маленький, чтобы разделять мои интересы, а я слишком большой, чтобы слушать музыку, от которой он тащится.

– Привет, Дэник.

Он раздраженно фыркнул:

– Сто раз просил!

– Ну, извини, извини...

Сын категорически запрещает называть его Дэником. С ним вообще невозможно нежничать и сюсюкать. А так хочется! Я часто жалею, что у меня не родилась дочь. Мне почему-то кажется, что найти общий язык с девочкой было бы проще.

– Я зайду?

– Давай. Ты один?

– Ага.

– Жду.

У Дэна, конечно, имелись ключи от моей квартиры. Но он, надо отдать ему должное, не был лишен деликатности и никогда не являлся в гости без предупреждения. И потом, он был достаточно взрослым, и понимал, что у отца вполне может быть своя личная жизнь. Хотя, я подозреваю, что его это страшно смешило: личная жизнь сорокалетних ископаемых...

Личная жизнь Дэна не особенно бурная. Со своей последней пассией он встречается неприлично долго: почти год. Как-то он заглянул ко мне в гости вместе со своей подружкой. Ну, что ж... Я боялся худшего. Волосы, конечно, крашеные, но в рыжий цвет, а не в зеленый или фиолетовый. И прическа вполне приличная, на мой взгляд. И кольцо в нос она еще не успела продеть, хотя собиралась. Я с трудом удержался от желания ее отговорить, понимая, что тогда уж непременно проденет. Дэн мне шепнул по секрету, что на курсе ее считают опасной интеллектуалкой. Что ж, и так бывает. Правда, девушка все время путала Софью Ковалевскую с Софьей Перовской, незаслуженно приписывая террористке научные подвиги, но это не те знания, которые необходимы будущему экономисту. Думаю, что Дэн тоже не в состоянии отличить одну от другой.

Иногда мне бывает интересно: о чем они разговаривают? Или они почти не разговаривают? Три года назад я, краснея и бледнея, пытался объяснить Дэну, как пользоваться презервативом. А что вы хотите? Я боялся за него! Навсегда запомню тот снисходительный взгляд, которым сын взирал на мои мучения. Помните анекдот? Письмо в редакцию: «Следует ли говорить с детьми о сексе?» Ответ: «Следует. Узнаете много нового и интересного».

В дверь позвонили, и я торопливо пошел открывать. В последний раз я видел сына почти месяц назад, и мы слегка повздорили по поводу его неумеренных трат. Я сгоряча пригрозил Дэну оставить его без карманных денег, а потом мучительно переживал свою несдержанность. Как и многие разведенные отцы, я страдаю комплексом вины перед ребенком. И чтобы он не чувствовал себя обделенным, готов потакать сыну значительно чаще, чем требует педагогика.

Дэн вошел в квартиру и сразу же направился к дивану. Уселся, стащил с себя ботинки и швырнул на пол куртку. Я не стал делать ему замечания, просто убрал вещи в шкаф. Потом оглядел сына с головы до ног и велел:

– Рубашку заправь...

Дэн – патологический неряха. Он всегда выглядит так, словно вернулся с ликвидации последствий землетрясения или наводнения. И это притом, что одевается сын в магазинах, которые я считаю для себя слишком дорогими. Вот и сейчас он в своем репертуаре: впереди рубаха заправлена под ремень, а сзади торчат неряшливые клочья.

– Так не видит никто, – отмахнулся ребенок.

– Я вижу.

Он застыл с открытым ртом. Мысль о том, что можно заправить рубашку в брюки ради отца, его явно не посещала. Тем не менее он не стал спорить, поднялся и послушно запихал комки ткани в джинсы.

«М-да, – подумал я, – плохо дело». Такое послушание говорило о серьезном денежном кризисе. Придется раскошеливаться по-крупному:

– Ты ужинал?

– Не-а.

– Накормить?

Несколько минут он слонялся по комнате, потом остановился и одним духом выпалил:

– Пап, можно я поживу у тебя?

Я так и присел. Раньше мы с Дэном вместе ездили отдыхать. Сначала, когда он был маленький, каждый год. Потом, по мере взросления, у него начали появляться собственные планы и интересы, не совпадавшие с моими. Но он всегда знал, что мой дом – это его дом. Дэн иногда оставался у меня на выходные, но это был максимальный срок, который он мог выдержать в моем обществе. Я был слишком занудлив, слишком придирчив и слишком много от него требовал. Подозреваю, что даже эти два дня были своего рода одолжением, которое мне делал взрослый сын. Что ж, и на том спасибо. Ведь мог бы просто позвонить родителю, как в рекламе советуют.

– Долго поживешь? – осторожно поинтересовался я. Дэн немедленно вспыхнул:

– А что, могу помешать? Тогда извини!..

– Угомонись! – воззвал я к сыну. Посадил его на диван, присел рядом. Передо мной на столике остывал свежезаваренный чай, но я постеснялся переключать внимание на такую ерунду. У Дэна явно случилась личная драма.

– Как ты можешь помешать? Ты же мой сын! Я хочу понять, что случилось, поэтому и спрашиваю. Мать знает, где ты?

– Знает, – угрюмо ответил мой ребенок. Взял кружку с чаем и отхлебнул:

– Фу, без сахара!

– Сахар вреден, – строго заметил я. – Ты уже большой, привыкай к взрослой пище. Так что произошло?

Дэн шмыгнул носом. «Господи, какой он еще ребенок», – невольно умилился я. Мне страшно хотелось схватить его растрепанную голову и крепко прижать к своей родительской груди. Но я этого давно не делал. Сын не одобрял телячьих нежностей примерно с шестого класса.

– Мать... замуж выходит...

И он разревелся.

Мои чувства были сложнее. Конечно, в первую очередь я обрадовался тому, что Алла наконец устроила свою личную жизнь. Может, теперь с ее лица исчезнет