Читать книгу - "Господин Малоссен - Даниэль Пеннак"

* * *

Вернувшись к себе, Шестьсу заправлялся длинным «червяком» кокаина (каждый пользуется здоровьем, которое получил, и именем, которое заслужил). Сибирские снега закупоривали ноздри Шестьсу, и он тут же отчаливал. С другой стороны бульвара вместе с ним взмывала к небесам зебра, туда, навстречу зарождающемуся дню.

Вперившись взглядом в полосатое животное, Шестьсу снимал телефонную трубку. Он набирал номер Жервезы, дочери покойного инспектора Ван Тяня.

– Вставай, сестренка, пора, уже зебры полетели.

«Сестренка» жила на улице Аббес. Она подвизалась монахиней в приюте для раскаявшихся проституток. Каждое утро она что-то сонно бормотала Шестьсу в ответ.

Он продолжал:

– Делайте как я, сестренка, не ложитесь вообще. Так легче вставать!

Одна радость и была у Шестьсу – эти телефонные звонки Жервезе. Он дорожил ими, может быть, даже больше, чем своими сибирскими снегами, из-за которых, кстати, голос его казался Жервезе странным:

– Что, Шестьсу, нос заложило?

Он признавался:

– Да, белым-бело.

Жервеза принималась его журить.

Шестьсу защищался:

– А некоторые причащаются каждое утро.

Жервеза открывала было прения на религиозную тему. Шестьсу решительно прерывал ее:

– Аминь, сестренка, аминь… Как твои курочки? Дела идут?

Курочки беспокоили Жервезу уже несколько месяцев. Они пропадали, одна за другой.

– Я напала на след.

– Осторожно, сестренка: пропала одна проститутка – возвращение в родные пенаты, две – нервный срыв, но больше – здесь уже пахнет серийным убийцей…

– Мне прислали двух помощников, Шестьсу, чистые ангелы, оба из отдела по борьбе с бандитизмом, выделены специально, чтобы меня защищать, инспекторы Титюс и Силистри. Дельные ребята. И потом, у меня есть еще черные ангелы Рыбака.

Так она называла раскаявшихся сутенеров, которые под предводительством их шефа Пескаторе по кличке Рыбак, тосканского кота с наколками в виде герба святого Михаила, сторожили ее сон. Инспекторы же Титюс и Силистри охраняли ее днем.

– А как семья, Шестьсу, все в порядке?

Так она обычно спрашивала о Малоссенах. Малоссены приютили у себя инспектора Ван Тяня, когда Жервеза, слишком занятая своими шлюхами, совсем забыла бедного старого отца. И она была им за это очень благодарна. Шестьсу был ее недремлющим оком в гнезде Малоссенов.

Далее следовал ежедневный отчет. Он рассказывал все по порядку: о матери, которая по-прежнему отказывается от еды, о Джулиусе, который ест за двоих, о Терезе, не расстающейся со своими звездами, и обо всем племени в целом, которое поживало себе ни шатко, ни валко, но, во всяком случае, гораздо лучше, чем другие многодетные семьи. Рассказывал также и о Бенжамене, и о Жюли, за которой неминуемо следовал доктор Френкель.

– Доктор Френкель?

– Наседка, высиживающая яичко Жюли, акушер кинозвезд, насколько я знаю, старый приятель Коррансонов. Иногда он приходит к ним ужинать. Спелись, одним словом.

Кого-то забыли?

Шестьсу не скрывал ничего, даже того, о чем следовало бы промолчать. Распятие Малыша, например. И в самом деле, последнее было принято в штыки.

– Какое надругательство, сестренка? Небольшой розыгрыш, вот и все. Кажется, на этот раз даже в башке у Ла-Эрса прибавилось от щедрот Господа. Но вы-то знаете… Господь – субстанция летучая, надолго не задерживается.

Наконец дошла очередь и до него самого:

– А вы, Шестьсу?

В голосе – искреннее внимание. И так каждое утро, как если бы они перезванивались раз в год.

– Нормально, сестренка, все путем… они все так же разносят мой Бельвиль, но я организовал сопротивление. Мое Судейское Семя с душой принялся за дело. Опять же Малоссены взяли Сюзанну вместе с ее «Зеброй» под свое покровительство.

Он слышал, как она улыбается. Да, именно слышал, как она улыбается. Потом сказал:

– Будете вести себя хорошо, скоро принесу вам ваши картинки.

Тут ее смех освежающими брызгами холодной воды плеснул ему в лицо: она поблагодарила его за фотографии и обещала поместить их в свой «любимый альбом».

– К вашим услугам, сестренка.

Сейчас она уже совсем проснулась. Она спрашивала себя, как бы она рассталась с этой ночью и со всеми остальными, не будь его. И каково ей будет просыпаться после тех ночей, которые еще будут, если он вдруг больше не позвонит. Казалось, он об этом подумывает. Она говорила ему: «До завтра, Шестьсу». И добавляла: «Без дураков, да?» Голос ее звучал как-то по-детски беспомощно. Он и правда подумывал об этом.

Он повесил трубку с чувством собственной значимости.

В конце концов, может, он и был ее ангелом-хранителем.

Сидя в своем единственном кресле, уставившись на зебру, взмывшую в небо, он высадил добрую кварту кальвадоса, живой воды, которая единственно могла оторвать его от заснеженных вершин. И покуда зебра все так же мчалась вверх, Шестьсу медленно спустился в наступающий день…

… который скоро возвестил о себе звонком судебного исполнителя Ла-Эрса.

* * *

Судебный исполнитель Ла-Эрс всегда звонил дважды. После чего Шестьсу выходил, заткнув за пояс связку ключей. Шестьсу вновь отправлялся на работу. На этот раз – дневную. Достойное занятие примерного гражданина. На заре Шестьсу Белый Снег снова превращался в отмычку Правосудия. Они с Ла-Эрсом опять отправлялись в Бельвиль в сопровождении четырех грузчиков. Они спешили именем закона завладеть сдохшими холодильниками, перегоревшими телевизорами, раздолбанными кроватями, треснутыми тарелками и беззубыми вилками. Уму не постижимо, с каким остервенением в Бельвиле цеплялись за этот хлам. У женщин вдруг вырастали огромные когти, старики рвали на себе волосы. Они выпускали на лестницы стада овец, они прибивали к дверям детишек в розовых очках. Шестьсу даже не давал себе труда вытирать плевки. Он уже потерял счет бесконечным мукам адовым, предрекаемым ему арабскими проклятиями. «Ты кончишь на вертеле у чертей, Шестьсу, с шомполом в заднице!» «Чтоб тебя геморрой замучил, Шестьсу, чтоб ты кровью ссал!» «Чтоб ты своим дерьмом подавился, твою мать!» «Вечный позор детям твоих детей!» «Будь ты проклят, и имя твое… та хрень, что у тебя вместо имени!» Это не мешало Шестьсу все так же открывать двери и подбадривать своих молодцов: «Полицию? С каких это пор мы зовем полицию?» И в самом деле, все эти угрозы заканчивались ничем… Бельвиль не трогал Шестьсу. Ла-Эрс же сделал из этого следующее заключение, которое не уставал повторять при всяком удобном случае: «Арабы? Им только языком молоть». Потом они всей командой спускались, оставляя квартиры в таком жалком виде, с которым и жилище Иова не сравнится. Шестьсу фотографировал каждое здание, обреченное приговором муниципалитета. В конце концов Ла-Эрс удивленно спросил его: «У вас ностальгия, Шестьсу?» На что Шестьсу ответил: «Нет, это для сестренки, она собирает воспоминания».