Читать книгу - "Окрась все в черный - Надежда и Николай Зорины"

— Приехали!

Ну вот, обошлось — мы действительно просто приехали, я могу выйти, никто меня не удерживает.

— Спасибо, командир! — нервно-развязно сказал я и еле удержался, чтобы не хлопнуть его по плечу, невольно подражая манере Станислава. Вытащил деньги, заплатил за счастливо-безопасную поездку. Мне стало весело и захотелось общаться, что-нибудь невинное ему рассказать, но он отвернулся, готовясь уехать. — Постой! — Я схватился за дверцу машины. — Ты не мог бы меня подождать?

— Без проблем! — Таксист пожал плечами.

— Видишь ли, мне нужно скорее вернуться, — зачем-то принялся ему объяснять, хоть он и без того согласился подождать. — Одна девушка, моя соседка, заболела и…

— Да все нормально, иди. Только быстро.

Я опять разнервничался: а вдруг там очередь и он уедет? Взбежал на крыльцо аптеки (крутое и неудобное, обитое скользким псевдомрамором). Слава богу, напрасная тревога — было почти пусто: какая-то пожилая дама в соломенной шляпе сидела в кресле у фикуса, и другая, моложе, может быть, ее дочь, стояла у одного из окошек. Я подошел к соседнему.

— Самое эффективное средство от гриппа, — словно скандируя рекламный слоган, проговорил я.

— Афлубин? — вопросила девушка в окошке, засмеялась и указала куда-то глазами вверх.

Я проследовал за ее взглядом и уткнулся в плакат: негр, монголоид и парочка белых (брюнет и блондинка), взявшись за руки, весело бегут по голубому земному шару и напевают жизнерадостную песенку (слова вылетают из их широко раскрытых ртов, как лепестки роз в известной немецкой сказке): «Новый грипп чумой мир не сразит — афлубин спасет и защитит!» А сбоку карикатурное изображение свиньи, которая держит в зубах упаковку этого самого, спасительного для всего человечества, афлубина.

— Давайте, — согласился я — не то что реклама меня убедила, просто не знал, какое другое лекарство назвать.

— Только он дорогой, — предупредила девушка.

— Не важно.

Афлубин и в самом деле оказался дорогим. Старушка в кресле осуждающе покачала головой, ее дочь тоже посмотрела на меня с укором. Ощущая себя зажравшимся буржуем, я стремительно покинул аптеку.

Мой самый обыкновенный таксист, скучая, курил у своей машины. Я так обрадовался, что он не уехал! Перепрыгивая через две ступеньки, рискуя сломать себе шею на неудобном, скользком покрытии лестницы, ринулся к нему. Он мне кивнул, улыбнулся, как старому знакомому (как обычный таксист обычному пассажиру, который попросил его подождать и вот вернулся). Пакет болтался у меня на запястье — рука непринужденно помахивала в такт моим быстрым, слегка подпрыгивающим шагам — все как у людей: я просто выполнил просьбу своей заболевшей соседки (самой обычной соседки, не из кошмарных снов), сгонял на такси в аптеку, купил самое эффективное лекарство от гриппа. Обычный человек в обычном мире. Если так пойдет дальше, возможно, скоро я опять начну сочинять простые сюжеты для своих до заурядности простых картин.

— Не долго? — чуть задыхаясь от быстрого спуска с крутой лестницы, спросил у таксиста.

— Да нормально все. — Он щелчком отправил окурок в давно пересохший фонтанчик и сел в машину. — Ну, куда дальше?

— Домой, — немного удивившись, ответил я — это ведь было так очевидно. — Королева, тридцать семь, второй подъезд… — И осекся, сообразив, что называю свой прежний, настоящий, адрес, а не тот, по которому сейчас живу. — Нет, простите! Окружная, шестнадцать. Это дом… в общем, там почти никто не живет. Все выехали, я один остался, все никак не соберусь переехать, уже и квартира новая готова, в смысле, ремонт сделан, да для меня, как для Обломова, переезд — целая катастрофа, — понес я, смутившись, какой-то пространный бред.

— Короче, мужик! Куда тебе надо? — оборвал он меня и посмотрел с подозрением.

Я очень расстроился: только-только начал налаживаться контакт с нормальными, простыми людьми, и вот…

— На Окружную, шестнадцать. Но там дом нежилой. Вы подвезете?

— Дом нежилой? Да мне по фигу! — Он раздраженно захлопнул дверцу, и мы поехали.

Я смотрел в окно и радовался: мой самый обыкновенный маршрут потек в обратном направлении: Гоголя, Лермонтова… Я чуть было все не испортил — раздражил водителя своим неуместным бредом, — но он не обиделся, не стал мстить — не повез в потустороннюю кошмарность. Мы ехали по обычным улицам — возвращались домой…

* * *

Я опять не заметил — или не запомнил — этого перехода. Как в прошлый раз. Из темноты беспамятства, в которой я пребывал, попал в темноту реальности. А что послужило толчком? Я сел в такси, мелькали обычные улицы. Когда и как наступила темнота? Впрочем, сейчас темнота не была такой непроницаемой: сквозь мутно-серую пелену слабо просматривался какой-то намек на свет. И было холодно. И воздух был пропитан сыростью. Обнадеживающие различия. Вдохновленный, я рискнул попытаться пошевелить рукой — и в первый момент не поверил своим ощущениям: рука легко и свободно отвечала моим приказам, да что там! — обе руки отвечали. Ощупал то, что было подо мной — мокрый асфальт. Поднялся — и опять не поверил: неужели стою, смог, в состоянии стоять? Огляделся: темная, пустынная улица. Сделал осторожный шаг. Да, это просто улица. Темная, плохо освещенная, пустынная, но улица. И что-то знакомое в ней. Я прошел немного вперед — отлично слушаются ноги! — прислушиваясь к своим шагам: шаги раздавались отчетливо. Все правильно, но чего-то недостает. Редкие фонари так тускло горят, в окнах домов нет света. Одноэтажные старые домишки по обе стороны — я прекрасно знаю эту улицу! По ней так мучительно долго бродил мой несчастный друг. Я даже вспомнил ее название, а казалось, забыл навсегда. Болгарская. Ну да, именно так — Болгарская улица. Впрочем, на ней не хватает многого: музыки, снега, настоящего холода, единственного освещенного окна. А главное — музыки. На звуки музыки он и шел, мой страдалец. Звучал Перголези. А сейчас не звучит… Может, стоит пройти дальше? Может, здесь она еще не слышна?

Я пошел все вперед и вперед — глухо, но вполне отчетливо раздавались мои шаги. Дул ветер — мне показалось: зимний ветер. Мокрый асфальт под ногами скользил — гололед в обнимку с гололедицей. Брызги дождя срывались с деревьев, ветер кидал мне их в лицо — снежные, вьюжные хлопья. Но музыки все не было слышно.

Скребуще-цокающий звук раздался позади. Кто-то стремительно несся — возможно, меня догонял. Не человек. Звук приближался, звук мимо пронесся вместе с тенью. Я вздрогнул, почти испугался. Нечто не из моего вымысла. Остановился, прищурившись, долго всматривался в темноту — туда, куда умчалась тень. Напряг до предела мозг, чтобы отгадать загадку: что это может быть?

Разгадка оказалась простой, когда я смог ее найти, — простой до смешного. Собака. Конечно, по такой безлюдной, такой темной улице должна пробегать такая вот бесхозная собака. Только нужно чуть замедлить съемку: бежит, но не мчится, по параллельному тротуару, шаги прохожего звучат в унисон ее когтистым поспешным шажкам. Она бежит, он идет, не обращая никакого внимания, не замечая. Вступает музыка: сначала едва различима, потом все громче и громче — и форте у освещенного окна. Свет падает на собаку — она тоже как раз достигла окна, — тень от нее ложится на противоположный дом (маленькая дворняжка преобразовывается в собаку Баскервилей). Вот тут он ее и замечает. Смотрит с минуту, думает, не приютить ли? Одинокий пес и он, человек, одинокий. Но тут же отвлекается, поворачивается к окну. Музыка, свет. Окно хоть и довольно низко, но все же выше уровня его глаз. Поднимается на несколько ступенек крыльца — вот теперь хорошо, все отчетливо видно: уютная комната, кресло, мужчина, голова его обращена к двери, вот-вот должна появиться его жена, сейчас она укладывает ребенка… Собака забыта.