Читать книгу - "Вилла розовых ангелов - Антон Леонтьев"

– Ольга Андреевна, мне хотелось бы знать, использовали ли вы в работе над своей диссертацией труды профессора Винтенберг?

Имя известной ученой, специалиста в первую очередь по английскому языку, было Оле знакомо, однако она честно ответила:

– Нет, но...

– Ах, как занимательно, – проворковал Кабанян, буквально излучая любезность и радость. – Хочу сообщить вам, Ольга Андреевна, что уважаемая профессор Винтенберг в своих работах уже много лет назад чрезвычайно подробно осветила тему, которую вы безосновательно презентуете нам как совершенно новую...

Оля поняла, что это месть Щубача. Наверняка он попросил своего приятеля задать пару вопросов «этой мерзавке», да таких, чтобы всем стало ясно – ее работа, которой руководил Милославский, не более чем компиляция.

Председатель быстро прервала Кабаняна:

– На английском материале, уважаемый Алексей Викторович, на английском материале!

Кабанян скривился и нехотя добавил:

– Признаю правоту ваших слов, действительно на английском материале. Но в любом случае в трудах профессора Винтенберг речь ведется об информационном потенциале лексического значения глагола, и примеры соискательницы – глаголы звучания, выступающие в функции глаголов перемещения, – там очень подробно описаны. В таком случае мой вопрос превращается в реплику.

Оля, поблагодарив Кабаняна, пояснила, что в ее работе представлен совершенно новый подход к рассмотрению давно известного явления, притом на материале французского языка, чего до сих пор сделано не было. Щубач, слушая ответ бывшей аспирантки, кусал губы – видимо, то, что она будет активно защищаться, не входило в его планы.

Следующий вопрос последовал от профессора Алферовой, которая, демонстрируя собственный авторитет, как и Кабанян, пыталась представить работу Ольги в негативном свете. При этом она намеренно искажала факты, изложенные в автореферате. Милославский предупредил Олю – даже если члены совета будут ошибаться, настаивая на своей точке зрения и неверно цитируя ее работу, не стоит прямо указывать им на это. Поэтому Ольге пришлось задействовать все свое красноречие, чтобы, с одной стороны, пояснить, что в диссертации ничего такого, упомянутого Алферовой, нет, и, с другой, все же ответить на вопрос, по существу бессмысленный.

После одиннадцатого вопроса члены совета выдохлись, председатель попросила оппонентов зачитать свои отзывы на диссертацию, а после них слово взяла ученый секретарь, представившая отзыв ведущей организации, иногороднего вуза – Новгородского государственного университета имени Ярослава Мудрого – и два отзыва на автореферат. На все замечания, пожелания и рекомендации у Оли были заранее заготовлены ответы, и бодро зачитать их с листа не составляло труда.

Вот наступило и время для последнего слова. Ольга заметила, что мама, сильно переживавшая за дочку, раскраснелась. Улыбнувшись ей и понимая, что Нина Сергеевна волнуется сейчас даже больше, чем она сама, Оля поблагодарила «первого научного руководителя Льва Мироновича Щубача». Глаза того забегали, и Ольга была готова дать руку на отсечение – будь на то его воля, Щубач попросту придушил бы ее сейчас прилюдно, прямо на заседании совета. Звонкой пощечиной прозвучали звание и должность Щубача – «доктор филологических наук, доцент». Лев Миронович заерзал в кресле: еще бы, ведь он на каждом углу утверждает, что является профессором! Он наверняка сочтет, что это очередная пакость со стороны «гадюки Данилиной».

– Особую благодарность я адресую своей маме, – завершила Ольга последнее слово.

И вновь была создана счетная комиссия из трех человек, и вновь члены совета получили бюллетени и один за другим исчезали за черной ширмой в углу – там располагалась опечатанная урна. Наконец заседание возобновилось и были объявлены итоги голосования. Председатель счетной комиссии, невысокий, располагающий к себе профессор из Саратова, сообщил:

– На заседании сегодня присутствовало четырнадцать членов совета, из них четыре доктора наук по профилю. Было роздано четырнадцать бюллетеней. В урне оказалось четырнадцать бюллетеней. Результаты голосования следующие: «за» проголосовали двенадцать человек, «против» два человека, недействительных бюллетеней нет.

Ольга со свистом выдохнула – два голоса против, но двенадцать «за»! А это значит, что она добилась желаемого – ей присвоено звание кандидата наук. Против наверняка голосовали Щубач и Алферова. Теперь все позади! Вернее, почти все. Предстоит печатать стенограмму заседания совета (ее защита записывалась на пленку), оформлять другие документы, которые в течение месяца после защиты надо отправить в Высшую аттестационную комиссию, в Москву, и в библиотеки. Теоретически такое возможно, что столица не подтвердит решения диссертационного совета, но практически вряд ли, даже если учесть, что Щубач может обратиться с кляузой. Как успокоил Олю Милославский, в Москве, рассматривая заявку на утверждение кандидатской степени, диссертации никто не читает. Так что нет повода волноваться.

Последовало бурное, но короткое обсуждение заключения диссертационного совета, и председатель, довольная результатами самого опасного второго голосования, объявила перерыв, предложив коллегам подкрепиться. Аудитория опустела. Ольга сворачивала шнур проектора, при помощи которого демонстрировала ученым мужам и дамам результаты своего исследования. Краем глаза Оля видела Щубача, который неспешно собирал бумаги, разложенные на столе. Он медленно спустился вниз и оказался всего в двух шагах от Ольги. Бросив на него мимолетный взгляд, она отметила, что Лев Миронович за прошедшие месяцы резко постарел. Видимо, инициированная им самим катавасия бумерангом ударила по нему.

– Ну что, довольна, кандидатка? – произнес негромко Щубач.

Оля удивленно подняла голову – она не ожидала, что бывший научный руководитель заговорит с ней. В глазах Щубача горела лютая ненависть.

Оля ничего не ответила, продолжая сматывать шнур.

– Довольна небось? – продолжил придушенным голосом Щубач. – Но учти, мразь, на моем факультете я тебе работать не дам. Так что забирай свои манатки и двигай подальше отсюда. Тебе это понятно?

Оля посмотрела на Щубача, испытывая к нему неимоверную жалость.

– Чего молчишь, сука? Ты меня поняла? – писклявый голос Льва Мироновича сорвался на крик.

– Лев Миронович, вас ждут бутерброды с сервелатом и красной икрой, – ответила Оля. – И соленые грибки.

Щубач попятился, будто слова девушки хлестнули его по лицу. Он воинственно сжал руки, распахнул рот, чтобы выплюнуть очередную гадость, свидетельствующую о его полнейшем бессилии, но в аудиторию заглянула ученый секретарь. И Щубач, сделав вид, что замешкался, направился к выходу. Оля с облегчением вздохнула.

В сопровождении Нины Сергеевны Оля вышла на морозный воздух – она чувствовала невероятную усталость, а вот радости почему-то не было. Члены совета дружной гурьбой отправились на одну из кафедр, где были сервированы холодные закуски, чай и кофе. Оля знала, что ей по этикету тоже следовало бы присутствовать там, но решила, что поступит так, как считает нужным.