Читать книгу - "Ларец Марии Медичи - Еремей Парнов"

Гене вдруг томительно не захотелось ехать на дачу. Для самовара надо было наколоть лучинок, крапиву к обеду нарвать и ошпарить кипятком, гамак подвесить, воду натаскать из колодца и т. д. Сельская идиллия обернулась вдруг филиалом каторги. Это была утонченная месть города. Все то, чем Гена обычно с таким удовольствием занимался на даче в Малино, предстало вдруг в теневом облике. Что же поделать, если у человека улетучился вдруг душевный подъем?

Гена зашел в телефонную кабину, опустил монету и снял трубку. Но железное беспощадное клацанье было ему ответом. Он нарвался на тот самый автомат-грабитель, из которого некогда Люсин пытался дозвониться Березовскому.

Как лихорадочно пронеслось, отгорело это лето! Сухое и знойное… Какой грустью отозвалась вдруг в груди память о нем, как перехватила дыхание одна только мысль о Марии… Горькой полынью повеяло с синих и лунных полей, замирающим криком ночной электрички донеслось и грохотом колес отстучало мимо пустых, залитых мертвым фонарным светом дачных платформ. Все мимо и мимо, без остановки…

Костер метался под ночным ветром, и дымные тени неслись по ее лицу.

И еще студенческие практики вспомнились остро, экспедиции, бродяжничество, песня.

Багульник горит,

И бел его дым,

И дышит огонь

И жарко и пряно.

Апельсиновой долькою в небе лежит

Луна над курганом.

И как расплывается, и как дрожит

Она за туманом.

И много разлук,

И много дорог.

Как тянутся птицы на юг караваном.

Сплетение рук,

И молчание плеч,

И пальцев касанья

Тревожны, как счастье негаданных встреч.

Как боль провожанья.

Пожар октября,

И мартовский хмель.

Но тянутся птицы сквозь бури и зимы,

Так пусть ничего не уносит метель.

Пусть в нас оседает и в нас остается,

Не то позабудет конечную цель,

Кто ждет не дождется, кто ждет не дождется,

Но так суеверно умеет молчать.

Кто ждет не дождется…

Багульник горит,

И бел его дым,

И дышит огонь

И жарко и пряно.

Апельсиновой долькою в небе лежит

Луна над курганом,

И как расплывается, и как дрожит

Она за туманом.

Гена нашел другой автомат и позвонил Марии на работу.

– Здравствуй, Мария!

– Здравствуй.

– Это я.

– Я узнала.

– Что ты думаешь делать сегодня вечером?

– Еще не знаю.

– Давай встретимся?

– Зачем?

– Ты спрашиваешь – зачем? Тогда и в самом деле незачем…

– Ну, вот видишь.

– Да, вижу… Ты была права. Ничего не получилось.

– Да. Ничего не получилось. И не могло…

– Почему же не могло, Мария? Почему? Что же все-таки случилось?

– Ничего. Ты же знаешь, что ничего. Просто не судьба. Понимаешь? Обыкновенная не судьба.

– Это чертовски обидно и… больно, откровенно говоря.

– Я понимаю. Прости.

– Чего ж тут прощать? Никто не виноват. Просто так получилось. Для тебя это не судьба.

– А для тебя?

– Боюсь, что у меня это чуточку серьезней, Мария…

– Прости. Я всегда буду тебе хорошим другом… Да, я подумала сейчас, что, в сущности, ничем не занята сегодня, и, если ты хочешь, мы могли бы что-нибудь придумать.

– Ах Мария, Мария, святая душа! Не надо так, не надо, матер долороза. Не жалей ты меня, идиота, не надо… Это худшее из того, что у нас могло бы быть.

– Дурак ты, Генка, какой ты еще дурак! Но когда-нибудь ты поймешь, что жалость – это самое лучшее в человеке…

– Мне позвонить тебе еще?

– Как хочешь.

– А ты, что ты скажешь?

– Я скажу: до свидания.

– Не прощай?

– Не люблю мелодрамы.

– Спасибо тебе.

– За что?

– За все. За все, понимаешь? Но, главное, за то, что ты не даешь мне – как бы это сказать поприличней? – сжечь корабли.

– Я не даю? Глупый! Это ты сам себе не даешь! Я всего лишь тебе не мешаю.

– Но это так много!

– Не знаю… Я не хочу для тебя ни вот столечко беды! Понимаешь?

– Но то остается в силе? Ты понимаешь, о чем я говорю? То остается в силе? Со временем ничего не изменится?

– Опять ты меня загоняешь в тупик! Ты неисправимый максималист. Но откуда я могу знать, что случится со временем. Откуда? Я знаю только то, что творится со мною сегодня и было вчера. Так мы никогда не соскользнем с этих замкнутых рельсов.

– Все же скажи.

– Ты уверен, что так будет лучше?

– Для кого?

– Для тебя, разумеется, только для тебя.

– Тогда все понятно, можешь не отвечать… Ведь все понятно?

– Да.

– Ну вот видишь?.. От себя не убежишь, Мария. Я знаю, что через минуту стану проклинать себя, но я говорю… Понимаешь? Я говорю: прощай.

– Хорошо, пусть так и будет. Прощай, Генка.

Вот, собственно, и все.

Как удивительно подходит к тебе твой гороскоп, Генка! Как стремительно летишь ты к любви и успехам, ребенок, которому не суждено стать взрослым, и судьба ковровой дорожкой стелется перед тобой. Но когда твой увлекающийся друг, когда этот дурак Березовский определил твои звезды, разве не выглядело все немножко иначе? Возвышенность, нежность, стремительность и победы, как говорили наши предки, на амурном поприще? Разве не влез ты в свой гороскоп, как в готовый костюм номер 52, третий рост? И разве не пришелся тебе он впору, как и миллионам других мужчин?

Но тогда ведь все еще только длилось. Прогулки, музеи, кино, пляжи, байдарка, палатка, гитара… И как знать: может быть, и сегодня все бы осталось по-прежнему, не будь того разговора у раздуваемого ночным ветром костра? Не надо выяснять отношений, тридцатилетний Генка, особенно если сердце подсказывает, что нечего выяснять…

Багульник горит,

И бел его дым…

Вот и кончается твое лето. Желтеющим лесом и колкой стерней на полях, звездным августовским дождем.

Но еще не исчерпан до конца этот вторник, это пятнадцатое число… И ничего же не случилось в конце концов. Ну, поставлена еще одна точка там, где и без того чернеют пни многоточий. Жизнь-то ведь не кончается…

Надо все-таки ехать в Малино помочь матери по хозяйству: выполоть сорняки и окопать какие-то кустики и деревца, расколоть несколько чурбаков, починить провалившиеся ступеньки.