Читать книгу - "Нора [сборник] - Анатолий Алексеевич Азольский"

Выстрелы и взрыв чуть ли не в центре города (улица Красного Флота, дом № 14) не могли не повлечь служебного расследования, которое каким-то боком касалось и Коваля.

Всю область бросили на поимку напарника того, кто, изувечив себя гранатой, оставил неповрежденными кончики пальцев. По ним установили: Могильчук Василий Трофимович, 1900 года рождения, украинец, ярый враг советской власти, дважды приговоренный к расстрелу и дважды бежавший; агент нескольких разведок, последние годы проживал во Франции.

С этим кулаком и националистом все ясно. Но куда-то за кулисы шмыгнул незнакомец, таинственная личность, которая почему-то без документов и посему чрезвычайно опасна.

И в Ломоносове, и в Москве, и в Ленинграде не знали, что делать, и на всякий случай бормотали привычные и отрепетированные тексты.

4

Мужчина, о котором известно было, что ему 30–35 лет (рост 175 сантиметров), неторопливым шагом добрался от улицы Красного Флота до станции Ораниенбаум, сообщавшей город Ломоносов с Ленинградом, выложил кассирше два рубля, получил сдачу (девяносто копеек) и покатил электричкой навстречу удаче, которая не могла не случиться, ибо все мыслимые несчастья уже произошли. Погиб друг семьи и проводник, в кармане — ни единого документа, кроме билета в форме картонного прямоугольника с дырочками. Есть деньги, но много их или мало — покажет время и ценники в ленинградских магазинах, которых он достиг через час с лишним, чтоб убедиться: голод ему не грозит и рублей на дальнюю дорогу хватит вполне.

Ломоносовскую катастрофу проводник Василий предвидел, поскольку был человеком с богатым прошлым, и хозяина своего посмертно спасал от ареста, заблаговременно сказав ему, кого и что искать в Ленинграде, если с Хабаловым не выгорит. Горюя о гибели проводника, знатока российских дебрей и обладателя верных адресов под Лугой и Псковом, мужчина заранее печалился, представляя, как встрепенется кузина Маша, узнав о безвременной кончине ее верного и честного слуги, который запретил ему идти вместе с ним в дом Хабалова. Нет ничего проворнее парижской полиции, но и местная не дремлет, появляться на вокзалах нельзя ни в коем случае, там сейчас приятно оживились филеры; по отпечаткам пальцев большевики определили уже, кто такой Василий, и, возможно, догадываются, что не один человек пересек государственную границу, а в паре с кем-то.

Время от времени мужчина поглядывал на часы, как будто кто-то опаздывал на встречу с ним, и продолжал томительно думать о том, что делать дальше. О городе на Неве он слышал с детства, у кузины нашлась толстая книга «Весь Петроград», изданная в 1915 году и помогавшая теперь ориентироваться в нынешнем Ленинграде.

Несколько часов отвел он на метания по общественным туалетам. Мужчину могли увидеть и на углу Фонтанки и Невского, и в садике у Адмиралтейства, и на 3-й линии Васильевского острова, и еще в двух местах. Но сколько бы он ни пытался, справляя нужду, узреть на стенах мелом написанный для него текст, желанных слов и цифр не находилось. Приходилось признавать: да, оскудела бесстрашная некогда рука известного только проводнику человека!

Человек, объезжавший ватерклозеты Ленинграда, мало чем отличался от мужчин того же, что и он, возраста. Темно-серый костюм и черные туфли, рубашка — обычная ковбойка, часы — «победа» московского производства, карие глаза тем более не подлежали задержанию милицией и вообще внимания не привлекали — пока во всяком случае. Фекально-хлористые ароматы сортиров не только не раздражали его, но, пожалуй, внушали некое чувство безопасности, потому что внутри и около отхожих мест пребывали граждане обоего пола, менее всего озабоченные тем, что подошедшая милиция заставит их предъявлять паспорта. По весьма фривольным записям на стенах можно было судить: если не все население СССР, то во всяком случае ленинградцы — народ озорной, умеющий философски всматриваться в низменные стороны своей бренной натуры.

Оставался последний почтовый ящик, если уж изъясняться применительно к криминально-трагическим обстоятельствам, что сложились для мужчины 30–35 лет и ростом чуть выше среднего, — Большой проспект Петроградской стороны, с которого и начался объезд сортирных достопримечательностей бывшей столицы бывшей империи.

Но и здесь так и остававшийся неизвестным доброжелатель не оставил ни строчки, ни буквочки, ни цифры. А было уже восемь часов вечера. Подуставший шпион (если верить Ковалю и всему ломоносовскому горотделу ГБ) покинул общественный туалет и, не решаясь заходить в ресторан, для утоления голода выбрал столовую, которая восхитила его: суп и жаркое были вкусными и добротными. Заодно мужчина сделал важное наблюдение: одинокий едок здесь не редкость, долго же сидеть, однако, не принято, сытый и скучающий посетитель внушает некоторые подозрения, но два или тем более три человека за столом — это уже деловая встреча, если, конечно, к столу подается минимум алкоголя. Не исключено, высчитал мужчина, что приход сюда вечером с дамою — явление обычное.

Мысль его вознеслась до знакомства с женщиной, которая позволит ему переночевать у себя и даже пожить несколько дней, пока ретивые власти не успокоятся. Мысль попарила и — приземлилась из-за ее несбыточности и отягчающих полет вопросов: как нанимать в СССР женщину на ночь, как производить с ней денежные расчеты. И тем не менее спасение — в проститутке или просто податливой женщине.

Восемнадцать часов находился он уже на территории СССР, вокруг говорили только по-русски, за небольшим исключением видел он славянские лица и вынужден был констатировать: контроль власти ощущается, но есть такие места, где правом на существование служат сущие пустяки, трамвайный билет хотя бы, если купишь его в дребезжащем на поворотах вагоне. В поездах внутреннего следования, надо полагать, предъявишь билет — и спи сколько хочешь. Весь вопрос в том, что до поезда надо добраться. А поезд нужен: три города надо проведать, до них — более тысячи километров. Пройтись пешком по Руси — занятие полезное, сулящее, однако, опасности, друг семьи Василий уши прожужжал о паспортной системе при отсутствии оных паспортов у значительной части сельского населения. Что касается этого города, то жизнь здесь плоховатая, не сытая, но и не голодная, попрошаек не замечается, проституток нет, но они появятся, о чем свидетельствуют стены общественных ватерклозетов, спасительные женщины эти попрятались, надо полагать, до наступления темноты.

Какое-то неустройство в себе чувствовал мужчина, не имевший ни одного удостоверяющего личность документа, даже паршивой жировки об уплате коммунального сбора; в душе и теле его поигрывало некое брожение чувств; причину дискомфорта человек понял, когда выдернул из кармана газету «Ленинградская правда», оглядел ее и