Читать книгу - "Седьмая чаша - К. Дж. Сэнсом"

— Не представляю, сэр. Я не имел никакого отношения к лечебнице для мирян и видел Фрэнсиса лишь тогда, когда он приходил к мастеру Годдарду за лекарствами или какими-то больничными принадлежностями.

Кантрелл растерянно развел руками, и я понял, что он действительно не знает ни о чем, даже о собственной жизни и смерти.

Мы вышли из дома и вновь окунулись в шум и вонь монастырского подворья.

— Кантрелл погано выглядит, — задумчиво заметил Барак.

— Я бы сказал, что он находится в состоянии глубокой меланхолии, и это неудивительно, учитывая состояние его зрения и то, во что превратилась его жизнь.

— Мог бы хоть немного собраться, взять себя в руки, наконец, принять чью-то помощь. Подумать только, не беспокоиться насчет того, будешь ты жить или умрешь, но зато переживать из-за того, что кто-то скажет, что у тебя в доме грязно!

— Когда встретимся с Харснетом, я попытаюсь договориться о том, чтобы к Кантреллу приставили охрану. Не хочу видеть его истерзанным, как те, предыдущие.

Я не думал, что убийца вернется в дом Кантрелла, поскольку тот теперь будет начеку, но нельзя было исключать ни одной вероятности.

— Ну вот, у нас появились кое-какие новые сведения. Будем искать мужчину с раной на голове.

Мы пересекли улицу и подъехали к воротам в монастырской стене. До встречи с Харснетом оставался час, и мне вдруг захотелось хоть немного побыть одному.

— Барак, — обратился я к помощнику, — поищи какую-нибудь конюшню, куда на время можно было бы поставить лошадей, а я прогуляюсь немного.

— Вы уверены, что вам ничего не угрожает?

— Я все время буду находиться на подворье, а оно охраняется. До скорой встречи.

Пока Барак не успел затеять спор, я спешился, подошел к воротам и приветственно кивнул стражнику. Тот, узнав меня, открыл калитку. Я снова оказался во дворе Вестминстерского аббатства.

Лавируя между кучами битого кирпича и прочего строительного мусора, я дошел до старого клуатра. Здесь царили тишина и спокойствие. Я шел по древним плиткам безлюдного дворика и напряженно думал. Мне удалось найти кое-какие зацепки, но от этого тайна стала еще более непроницаемой. Кого мы ищем — Годдарда или некоего молодого человека, что навещал Абигайль? И почему убийца выбрал своей пятой жертвой Кантрелла, в чем сомневаться не приходилось? Если это был Годдард, он должен был знать, что молодой человек вряд ли сможет защититься. Я поймал себя на том, что испытываю неизъяснимое удовольствие, представляя, как Кантрелл обрушивает свою палку на голову нападавшего, но тут же подумал, что Кантрелл, как и Мифон, пусть и опосредованно, имел отношение ко мне. С досады я тряхнул головой. Было бы опасно и глупо воображать, будто убийца, совершая преступления, ориентируется на меня, как артист на публику. Не потому ли он прилагает такие старания? Действительно ли он хочет запугать меня и заставить бросить это дело? Но, несмотря на все доводы здравого смысла, мне не удавалось избавиться от противного холодка в груди. Ведь я идеально вписывался в схему, по которой убийца выбирал жертв: бывший радикалист, превратившийся в отступника.

Я находился на взводе и решил прогуляться до старой церкви Вестминстерского аббатства в надежде хоть немного успокоиться. Неторопливо шагая вперед, я обнаружил, что дверь, ведущая в зал капитула, приоткрыта, а изнутри доносятся голоса и — удивительно! — стук молотков. Чуть помедлив, я шагнул в вестибюль.

Несколько одетых в черное клерков аккуратно вынимали из старых сундуков пожелтевшие древние свитки и укладывали их на плиточный пол. Рабочие, многие из которых для удобства взобрались на лестницы, приколачивали к стенам массивные деревянные полки, и под ними одна за другой скрывались обрамленные темно-бордовой каймой картины апокалипсиса. На моих глазах длинный гвоздь впился в туловище чудища о семи головах.

Один из чиновников, высокий молодой мужчина, посмотрел на меня вопросительным взглядом.

— Вы из церковного архива, сэр?

— Н-нет, я просто… проходил мимо и услышал стук молотков. Ну конечно же, теперь я вспомнил! Бывший зал капитула решено превратить в хранилище государственных документов.

Он кивнул с серьезным видом.

— Работы с государственными бумагами становится все больше и больше. Старые документы необходимо куда-нибудь переместить.

Я взглянул на стены.

— Значит, старинных фресок больше не будет?

Клерк пожал плечами.

— И витражей тоже, насколько мне известно. Что ж, в конце концов, все это не более чем старая монастырская бутафория. А эти маленькие росписи, на мой взгляд, так себе.

— Это Апокалипсис Иоанна Богослова. История, рассказанная в Книге Откровения.

Услышав эти слова, один из клерков поднял голову, а рабочие перестали стучать молотками. Молодой чиновник, который разговаривал со мной, подошел к стене и с видимым чувством неловкости посмотрел на изображение великой блудницы.

— Правда? — спросил он и, подумав пару секунд, добавил: — Что ж, конец света надо живописать жестокими картинами, такими, как эти.

«Еще один богомолец», — подумал я.

Выйдя наружу, я прошел по дорожке клуатра к монастырской церкви. Там царило безлюдье, лишь несколько церковников лениво слонялись туда-сюда. Огромное молчаливое пространство, в котором не осталось ни икон, ни украшений, было тускло освещено серым светом, лившимся сквозь высокие окна. Веками здесь молились монахи, а теперь тут царили безмолвие и праздность. Единственный стражник, стоявший у двери, спал, опершись на свою пику. Тут было нечего воровать. Все ценное уже прибрал к рукам король.

Я прошел к часовне Генриха VII, где покоился отец нынешнего короля. Большая сводчатая усыпальница до сих пор находилась на своем месте, и ее светлая каменная поверхность являла разительный контраст с полумраком, царившим в соборе. Я вернулся в неф и двинулся вдоль гробниц прежних королей.

Наконец я оказался перед саркофагом Эдуарда Исповедника. Сейчас он представлял собой простое каменное сооружение, но я помню, что до начала антимонастырской кампании эта усыпальница находилось в роскошном обрамлении золотых и серебряных статуй и икон, отражавших свет множества свечей. Возле могилы всегда можно было увидеть груды костылей и палок для ходьбы, поскольку считалось, что она обладает чудодейственной силой, исцеляющей калек. Насколько мне помнилось, одним из первых, кто обрел здесь исцеление, был горбун.

«Все это, конечно, чушь, — подумалось мне, — но чушь, обладающая огромной силой».

Только сейчас я заметил четверых могучих мужчин в красных мундирах. Они собрались у каменного алтаря, украшенного одним только распятием. Каждый в одной руке держал шапку, а вторую положил на эфес шпаги. Перед ними стояла коленопреклоненная женщина со склоненной головой. На ней было красивое алое шелковое платье с черными обшлагами, вышитыми золотом, а на каждом пальце молитвенно сложенных рук сияло по кольцу. Ее черный капюшон был осыпан жемчугом.